Глава 20. Затянувшаяся прогулка

Он не ожидал, что прогулка так затянется. Отель был в районе Таймс Скуэр, а городская квартира Бернса — на одной из Пятидесятых улиц. Поскольку дом Вирджинии был по пути к дому Бернса или, может быть, наоборот — Палмер не стал в этом разбираться,— они решили, что пройдут часть дороги вместе.

В это позднее время центральные районы Манхэттена были, как обычно, заполнены народом; люди приезжали, выходили из машин, заходили в ночные клубы, бары, жилые дома или выходили оттуда. Городские театры уже отыграли спектакли, и посетители из предместий и их нью-йоркские друзья устремлялись сюда. Палмер и Вирджиния остановились на перекрестке Парк- авеню и Пятьдесят второй улицы, выжидая, когда схлынет поток машин, и вдруг заметили, как два маленьких пуэрториканца, на вид не старше шести лет, сломя голову бросились навстречу длинному черному «флитвуду». Они вцепились ручонками в рукоятку, пытаясь открыть дверцу автомашины, которая еще продолжала двигаться, выруливая к подъезду ресторана. Один из мальчишек оступился, и его ноги оказались под машиной.— Cuidado! [Осторожно! (исп.)]

— Остановитесь, мистер! Остановитесь!

В тот момент, когда задние колеса машины уже коснулись ноги мальчугана, его товарищ отчаянным рывком вытянул его из-под машины. Швейцар, стоявший у входа в ресторан, ринулся вперед на мостовую, отшвырнул обоих мальчишек к водостоку и, мгновенно приосанившись, подоспел к машине вовремя, чтобы открыть заднюю дверцу «флитвуда». Палмер даже на расстоянии мог видеть подобострастную улыбку, с которой швейцар приветствовал гостя.

— Ну и герой, нечего сказать,— пробормотала Вирджиния.

— А им хоть бы что! — сказал Палмер.— Посмотрите-ка!

Оба мальчугана, лежа у водостока, хохотали во все горло. Вирджиния внимательно взглянула на них.

— Смеются, чтобы не заплакать,— проговорила она.

Загорелся зеленый сигнал светофора, и они стали переходить улицу. Вирджиния впереди, а за нею — Палмер. Они молча миновали мрачные, уходящие ввысь колонны здания «Сигрэм». Все оно светилось желтоватым светом, проникавшим изнутри сквозь застекленный фасад.

— Город насилия,— сказала Вирджиния.— Дикие нравы. Здесь вершатся страшные дела. Вопиющие контрасты.

— Значит, вы тоже из тех, кто проливает слезы над уличными сорванцами? — Палмер вздохнул.

— О нет,— возразила она.— Я ведь и сама была уличной девчонкой. Но в то время к нам не относились с таким пренебрежением. А теперь это лишь один из множества признаков отчаянного положения, в каком находятся многие люди.

Палмер немного помолчал, затем сказал:— Но я, право же, не заметил признаков отчаяния у этих мальчуганов.

— Вот видите,— сказала Вирджиния,

— Что «вот видите»?

— Ах, это длинная история.

— Я готов слушать,— сказал Палмер.— А так как нам предстоит еще бесконечно длинный путь, то...

— Вам не понравится то, что я скажу.

— Возможно. И все же прошу вас, говорите, я слушаю.

— Прежде всего постарайтесь понять, с чем сталкиваются в жизни эти двое ребят, какие обстоятельства им благоприятствуют и какие действуют против них,— начала она.— Им повезло, что они получили хороший район. Здесь расположен фантастически дорогой ресторан, два ночных клуба, в которые часто заглядывают самые популярные кинозвезды и всякие другие знаменитости. И вдобавок гостиница тут же неподалеку. И весь этот квартал — их. Если мальчишка из другого квартала попытается прийти сюда, его разорвут на части.

— Кто, эти мальчуганы?

— Они пойдут на все, чтобы отстоять свой район, если он прибыльный. И так будет до того дня, когда кто-нибудь посильнее их не смекнет, какие выгоды можно извлечь из этого злачного места, и не воцарится здесь, прогнав их. Ведь за ночь каждый из них может заработать по крайней мере по пять долларов.

— Заработать такие деньги, открывая дверцы?

— Не только. Они выглядят до того жалкими, что редко кто решится отогнать их. Посетители ресторана и ночных клубов этого квартала не посмеют на глазах у всех дать пинка маленьким оборвышам. И чтоб от них отвязаться, им могут бросить монету в четверть доллара.

— Ну а как же швейцары? — спросил Палмер.— Разве они не гонят этих мальчишек?

— Да, но только в тех случаях, когда чувствуют, что кто-то наблюдает за ними, или когда мальчишки становятся слишком назойливыми. А вообще здесь действует закон: живи и давай жить другим. Мальчуганы могут и позабавить кого-то из богатых посетителей, и на них можно сорвать свою злобу. В общем, они зарабатывают свой хлеб. Вы бы, наверно, определили их взаимоотношения со швейцарами как одну из форм симбиоза!

— Вы так думаете?

— И еще,— продолжала Вирджиния,— им помогает их гордость: они никогда не станут плакать в присутствии «anglos» [Так называют в Латинской Америке североамериканцев.]. Вот в чем дело. Все чувства они выражают смехом.

Палмер искоса взглянул на Вирджинию, на ее лицо, повернутое в профиль к нему, с крепко сжатыми губами.

— Это очень ограниченное средство выражения чувств,— сказал он.

— Не спорю. Зато против них действуют многочисленные факторы. Во- первых, время. Когда они подрастают, швейцара это уже не устраивает, и тогда он изгоняет их навсегда. У кого не вызовут тревоги такие подростки- пуэрториканцы, слоняющиеся по кварталу? Того и гляди поножовщину затеют. Поэтому их золотая пора детства, когда они могут что-то заработать и, смеясь, встречают удары судьбы, длится недолго.

— Во-вторых,— продолжала она,— заработанные ими деньги тоже оборачиваются против них. Конечно, если они приносили бы домой все заработанные деньги, то все было бы в порядке. Но покажите мне ребенка, который в силах справиться с соблазном утаить хоть несколько долларов! А ведь эти несчастные доллары приносят немало бед. Мальчишку могут изувечить или убить, пытаясь отнять их у него, или он может пристраститься к наркотикам, к вину и стать алкоголиком. Он может даже накопить денег для того, чтобы купить пистолет.

— Или,— прервал ее Палмер,— он может купить себе костюм, пойти в кино, хорошо поесть. Почему вы считаете, что он будет тратить деньги только на то, что должно привести его к гибели?

Она остановилась и повернулась к нему лицом. Ее рука скользнула по его локтю.— Я же предупреждала, что вам это не понравится, мой благонравный друг.

— Я хотел указать и на другие возможности.

— Возможности, о которых вы можете судить из опыта вашего детства? — сказала она. Под ярким светом, падавшим из витрины с автомашинами иностранных марок, ее глаза, внимательно изучавшие лицо Палмера, стали как будто еще больше и темнее.— Нет, вы просто не способны понять жизнь уличных мальчишек Нью-Йорка.

— Но я же пытаюсь.

— Или понять, что такое для них деньги. Однажды вы мне изложили все свои взгляды на деньги. Помните? Вы сказали, что деньги — основной фактор в нашей жизни. Не так ли?

— Да.

— А для этих ребятишек,— сказала ему Вирджиния,— деньги — это плата за освобождение. Вот почему они тратят эти деньги так безрассудно и быстро, у них неодолимая потребность вырваться из угнетающей их жизни, в которой они лишь мелкая, ничтожная тварь. А деньги сразу придают им силу и значение. Деньги — это пистолет, который дает им возможность почувствовать себя на голову выше всех окружающих. Или это бутылка дешевого крепленого вина. Или наркотики. Но уж, конечно, это не сытный ужин, не стакан кока- колы и не слоеное пирожное.

— Ох, как все это нелепо,— сказал Палмер, стараясь заглянуть ей в глаза.— Сколько же лет этим детишкам? Шесть, семь?..

— Нет.— Она отрицательно качнула головой:— Одному из них по крайней мере десять. Другому — одиннадцать или даже двенадцать лет.

— Тогда я не представляю себе...

— Да, это так,— прервала она его.— Я не знаю этих двух ребят, но обычно мальчишки в их возрасте познали уже все. Даже интимные отношения с женщинами.

— В десять лет? — В эту минуту их обогнал белый «мерседес» с открытым верхом и с сиденьями, обтянутыми светлой кожей. Высокая блондинка, сидевшая рядом с шофером, с укоризной обернулась на восклицание Палмера.

— В десять лет? — переспросил он на этот раз нормальным голосом.

Ее губы изогнулись в грустной усмешке:

— Наконец-то я вас шокировала.

— Я вовсе не шокирован,— запротестовал Палмер.— Скорее, пожалуй, удручен.

— Еще бы, особенно если сравнить все это с вашими юношескими годами,— сказала она и снова пошла вперед.— Ладно, лучше не сравнивайте. Мне думается, что мы с вами оба довольно поздно познакомились с интимной стороной жизни.

— В мое время это происходило лет в восемнадцать, не раньше.

— А в мои дни считалось, что восемнадцать — это слишком рано,— сказала Вирджиния.

— Значит, я упустил целых восемь лет? — усмехнулся Палмер.— Восемь лет, когда я был в самом расцвете сил, хотя еще не знал этого? Они свернули направо и пошли к Ист Ривер, пересекли Лексингтон- авеню и остановились на углу Третьей авеню.

— Здесь я вас покидаю,— сказала она.— Идите и дальше в том же направлении, пока не натолкнетесь на новехонькое высоченное белое здание на правой стороне.— Палмер поборол в себе желание спросить, откуда ей известно точное местонахождение квартиры Бернса. Послышался вой полицейской сирены, становившийся все пронзительней. Палмер едва успел заметить, как мимо пронесся полицейский автомобиль и следом за ним — большая зеленая автомашина «скорой помощи» полицейского департамента.

— Кого-то где-то,— тихо сказала Вирджиния,— не успели вовремя вытащить из-под колес «флитвуда».

Они стояли и молча следили за мигающим красным фонарем на крыше автомашины «скорой помощи». Вскоре он исчез, затерявшись где-то в нескончаемой дали Третьей авеню. В это мгновение Палмер, не успев подумать, услышал свой голос:

— Можно мне проводить вас?

Она медленно покачала головой:— Благодарю вас, но у мамы привычка дышать свежим воздухом, высунувшись из окна по вечерам, когда такая прекрасная погода, как сегодня. У вас окажется столько отрицательных качеств для человека, который, по ее понятиям, может провожать вечером ее дочь, что укорам ее не будет конца.

— Какие отрицательные качества вы имеете в виду?

— О, их ужасно много! Вы мой начальник, вы женаты. В конце концов она еще заставит меня признать, что вы даже и не католик.

— Если я буду все так же часто посещать эти обеды, то, наверно, кончу тем, что стану ярым поборником католической церкви. А до той поры вы можете что-нибудь выдумать.

— Один раз я уже пыталась это сделать, но ничего не получилось. Она сразу же разоблачила меня.

— Он не был католиком? — спросил Палмер.

— Он не был холост. Доброй ночи.

Наступила неловкая пауза.— Подумать только,— сказал Палмер.— Как же она сумела выудить у вас такое признание?

— Это пустяки,— сказала она,— по сравнению с тем, как его жена выудила признание у него. Нет, в самом деле, доброй ночи, прощайте. Он продолжал стоять, глядя на нее, и она тоже не двинулась с места.

— А у меня создалось впечатление, что вы можете хранить любую тайну,— сказал он.

— А мама произвела бы на вас впечатление человека, который может проникнуть в любую тайну.

И вновь Палмер поймал себя на том, что говорит, не успев еще подумать.

— Почему бы вам не зайти вместе со мной к Бернсу?

— Пожалуй, трудно найти место, где я оказалась бы сегодня более некстати, чем в гостях у Бернса.

— Но почему? Мы же работаем вместе и делаем одно дело,

— Я помешала бы другим девушкам,— сказала она.

Палмер нахмурился:— Впервые слышу, что там будут какие-то девушки.

— А никто и не обязан докладывать вам об этом.

— Мне было сказано, что там будет чисто деловая встреча. Вы уверены в том, что это не так?

— Не уверена, но форма приглашения подсказывает мне, что я все же права.

— Бернс сказал, что будет встреча с «подходящими ребятами». Кого же он имел в виду?

— Не беспокойтесь. Там будет все, что потребуется. Положитесь на опыт ливанского распутника. Для вас это не будет вечер, потраченный впустую. Палмер сделал нетерпеливую гримасу:— Будьте наконец серьезной. Я же говорю о мужчинах.

— О, все будет как следует. Как в лучших домах,— улыбнулась она в ответ.— Но что это? Вы, кажется, и впрямь встревожены? Разве Бернс впервые позвал вас на одну из своих вечеринок?

Палмер сухо улыбнулся:— Если речь идет о подобного рода вечеринках и ваши подозрения справедливы, то должен поставить вас в известность, что отклонил по крайней мере несколько десятков таких приглашений.

— Почему же?

Он молча смотрел на нее, стараясь мысленно разобраться в сложном сплетении возможностей, которые открывал перед ним этот вопрос. Наконец он мотнул головой, решив не принимать вызова.— Что почему? — парировал он. На этот раз она сделала гримасу.

— Вы не справились с ролью интервьюируемого,— сказала она.— Вы опередили меня на несколько абзацев. Извините, что спросила вас об этом. Глупо задавать такие вопросы.

— Вовсе нет.— Палмер снова услышал свой голос раньше, чем успел подумать. Он тут же стиснул зубы, но, сообразив, что ей заметны малейшие перемены в выражении его лица, попытался легкой улыбкой сгладить свой промах.

— Во всяком случае, это не всегда глупо.

— Не всегда вообще или не всегда, если это касается вас?

Он глубоко вздохнул, а затем произнес торжественным тоном:

— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос на том основании, что мой ответ может быть использован как признание вины, как косвенная улика обвинения либо как заявление, непричастное к делу в зависимости от обстоятельств разбора дела.

— Но ведь вы говорите не с прокурором, а с другом,— сказала Вирджиния. Она помолчала.— Нет нужды прятаться за Пятую поправку к конституции.

Он ничего на это не ответил.

— Если рядом с вами действительно друг,— добавила она и провела языком по пересохшим губам.

Только сейчас Палмер понял, как много он выпил. Он уже опасается скрытого смысла в каждом слове. Остерегается несуществующих опасностей, он сверхосторожен, потому что не в состоянии полагаться на здравый смысл, присущий нормальному трезвому человеку. Уж если кого-нибудь можно причислить к числу его друзей в этом городе, так это Вирджинию. Но вместо того, чтобы сказать ей об этом, он снова услышал свой голос:

— А так ли это?

Она не торопилась с ответом. Теперь Палмер сам видел, что его вопрос был, в сущности, замаскированным оскорблением. Он понял, что вновь, хотя и подсознательно, поступил так, как поступал всю жизнь: держал всех окружающих на известной дистанции. Но неужели и сейчас он этого добивался? Неужели он хотел сохранить эту дистанцию в своих отношениях с Вирджинией?

— Не думаю, что такой вопрос заслуживает ответа,— проговорила Вирджиния. Она молча смотрела вдоль Третьей авеню, будто хотела снова увидеть красное мигание промчавшейся полицейской машины.— Для дружбы требуется по крайней мере две стороны, она не может быть односторонней,— сказала Вирджиния тихо и задумчиво. Но когда она обернулась к нему, что-то в его взгляде заставило ее добавить:— Во всяком случае, я пытаюсь вести себя в отношении вас как друг.

Палмер кивнул головой:— Я знаю.

— За этим...— Она помедлила, но все же решила закончить фразу.— За этим отношением не скрываются какие-то личные обязательства. Вы правильно сказали: все мы сообща делаем одно дело. Почему же нам не быть друзьями? Вот и все.

— Знаю,— снова сказал он,— и я о-оч...— Палмер моргнул, потрясенный своей внезапной неспособностью выговорить хоть слово. Он торопливо и глубоко вобрал воздух.— Я очень благодарен вам за это. Спасибо. Она приподняла руку, и ее длинный, тонкий палец на мгновение коснулся его щеки. Его поразило, каким горячим показался ему этот палец.

— Вам потребовалось немало усилий, чтобы произнести это. Правда? — Она улыбнулась.

Палмер дважды утвердительно кивнул, он был не в состоянии говорить.

— Ну, ничего,— негромко сказала она. Ее большие глаза внимательно, медленно оглядели его лицо.— Если вам так трудно найти нужные слова, то я принимаю это как лучший комплимент. Спокойной ночи.

Она повернулась и пошла вверх по Третьей авеню.

Предыдущая глава:
Глава 19. Комок в горле

Вход