Глава 25. Часть 1. Словечко за Каупервуда

Генри Молленхауэр, как и Батлер, жил в одной из новых частей города, на Южной Брод-стрит, неподалеку от тоже нового и. красивого здания библиотеки. Дом у него был обширный и очень типичный для жилища новоиспеченного богача того времени— четырехэтажное здание, облицованное желтым кирпичом и белым камнем, без всякого определенного стиля, но все-таки довольно приятное для глаза. Широкие ступени вели на просторную веранду, посредине которой находилась тяжелая резная дверь, а по бокам ее — узкие окна, украшенные светлоголубыми, очень изящными жардиньерками. Во всех двадцати комнатах этого дома были великолепные паркетные полы и очень дорого стоившие в те времена деревянные панели В первом этаже помещалась зала, огромная гостиная и обшитая дубом столовая, размером не меньше тридцати квадратных футов; во втором — музыкальная комната, отданная в распоряжение трех, дочерей хозяина, мнивших себя музыкантшами, библиотека, кабинет самого Молленхауэра и будуар его жены с прилегающей к нему ванной комнатой и небольшим зимним садом.

Молленхауэр считался и сам считал себя очень важной персоной. В финансовых и политических делах он обладал исключительной проницательностью. Хотя он был немцем, вернее американцем немецкого происхождения,— внешность у него была типично американская и притом очень внушительная. Холодный и острый ум светился в его глазах. Роста он был высокого, сложения плотного. Его могучая грудь и широкие плечи прекрасно гармонировали с красивой головой, казавшейся, в зависимости от ракурса, то круглой, то удлиненной. Его выпуклый лоб тяжело нависал над живыми, пытливыми, колючими глазами. Нос, рот, подбородок, а также полные гладкие щеки — словом, все крупное, выразительное, правильное лицо Молленхауэра свидетельствовало о том, что этот человек знает, чего он хочет, и умеет поставить на своем, наперекор всем препятствиям. С Эдвардом Мэлия Батлером Молленхауэра связывала крепкая дружба,— насколько она возможна между двумя дельцами,— а Марка Симпсона он уважал приблизительно так, как один тигр уважает другого. Он умел ценить выдающиеся способности и всегда был готов играть честно, если честно велась игра. В противном случае его коварство не знало границ.

Молленхауэр не ждал ни Эдварда Батлера, ни его сына в воскресный вечер. Этот человек, владевший третьей частью всех богатств Филадельфии, сидел у себя в библиотеке, читал и слушал игру на рояле одной из своих дочерей. Жена и две другие дочери ушли в церковь. По натуре он был домосед. А так как воскресный вечер в мире политиков вообще считался удобным временем для всевозможных совещаний, то Молленхауэр предполагал, что кто-нибудь из его видных собратьев по республиканской партии может заглянуть к нему. Поэтому когда лакей—он же дворецкий—доложил о Батлере с сыном, он даже обрадовался.

— Кого я вижу!— приветствовал он Батлера, протягивая ему руку.— Очень, очень рад! И Оуэн с вами? Как дела, Оуэн? Чем прикажете потчевать вас, джентльмены, и что вы будете курить? Для начала надо выпить по рюмочке. Джон,— обратился он к слуге,— поищите-ка там чего-нибудь хорошенького!.. А я сидел и слушал, как играет Каролина. Но вы, очевидно, спугнули ее.

Он придвинул Батлеру кресло и указал Оуэну на место по другую сторону стола. Не прошло и минуты, как слуга вернулся с изящным серебряным подносом, в изобилии уставленном бутылками виски, старого вина и коробками с разными сортами сигар. Оуэн принадлежал к новому типу дельцов, воздерживавшихся и от вина и от курения. Отец его в очень умеренном количестве позволял себе и то и другое.

— Уютный у вас дом!— сказал Батлер, поначалу умалчивая о причине своего посещения.— Неудивительно, что вы и в воскресенье вечером никуда не выходите. Что новенького в городе?

— Ничего особенного, насколько мне известно,— спокойно отвечал Молленхауэр.— Все идет как по маслу. Но вы, кажется, чем-то обеспокоены?

— Да, немножко,— отвечал Батлер, осушая остатки приготовленного для него сода-бренди.— Тревожные известия. Вы еще не читали сегодня вечерних газет?

— Нет, не читал,— и Молленхауэр выпрямился в кресле,— А разве сегодня вышли вечерние газеты? Что же такое случилось?

— Ничего, если не считать пожара в Чикаго. И похоже, что завтра утром у нас на фондовой бирже начнется изрядная суматоха.

— Что вы говорите! А я еще ничего не слышал. Значит, вышли вечерние газеты?.. Так, так... Что же, большой там пожар?

— Говорят, весь город в огне,— вставил Оуэн, с интересом наблюдавший за выражением лица сидевшего перед ним политического деятеля.

— Да... Вот это новость! Надо послать за газетой. Джон!— крикнул он слугу, и когда тот появился, сказал:— Раздобудьте мне где-нибудь газету. Почему вы считаете, что это может отразиться на нас?— обратился он к Батлеру после ухода слуги.

— Видите ли, существует одно обстоятельство, о котором я ничего не знал до самой последней минуты. Наш милейший Стинер, возможно, не досчитается довольно большой суммы в своей кассе, если только дело не обернется лучше, чем кое-кто предполагает,— спокойно пояснил Батлер.— А такая история, как вы сами понимаете, едва ли произведет выгодное впечатление перед выборами,— добавил он, и его умные серые глаза впились в Молленхауэра, ответившего ему таким же пристальным взглядом.

—Откуда вы это узнали?—ледяным тоном осведомился Молленхауэр.— Неужели он намеренно произвел растрату? И сколько он взял, вам тоже известно?

— Довольно приличный куш,— по-прежнему спокойно отвечал Батлер.— Насколько я понял, около пятисот тысяч долларов. Пока это еще не растрата. Но как дело обернется в дальнейшем — неизвестно.

— Пятьсот тысяч!— в изумлении воскликнул Молленхауэр, невольно теряя обычное самообладание.— Не может быть! Когда же он начал брать деньги? И что он с ними делал?

— Он ссудил около пятисот тысяч молодому Каупервуду с Третьей улицы, тому самому, что проводил реализацию городского займа. На эти деньги они — в своих личных интересах — пускались в разные аферы, главным образом скупали акции городских железных дорог.

При упоминании о городских железных дорогах бесстрастное лицо Молленхауэра чуть-чуть дрогнуло.

— По мнению Каупервуда, этот пожар завтра вызовет биржевую панику, и он опасается, что ему не выйти из положения без солидной поддержки. Если же он обанкротится, то в городском казначействе окажется дефицит в пятьсот тысяч долларов, который уже нельзя будет восполнить. Стинера нет в городе, а Каупервуд явился ко мне с просьбой найти способ поддержать его. Надо сказать, что он в свое время выполнял для меня кое-какие поручения, и потому понадеялся, что я теперь приду ему на помощь, то есть склоню вас и сенатора воздействовать на крупные банки, чтобы таким образом поддержать завтра курс ценностей на бирже. Иначе Каупервуду грозит крах, и скандал, который, по его мнению, неизбежно разразится, может повредить нам на выборах. Мне кажется, что он тут не ведет никакой игры, а просто хлопочет о том, чтобы по возможности спасти себя и не подвести меня — или, вернее, нас.

Батлер умолк. Молленхауэр, коварный и скрытный, даже виду не подал, что встревожен этим неожиданным известием. Но так как он всегда был уверен, что у Стинера нет ни крупицы финансовых или организационных способностей, то его любопытство было изрядно возбуждено. Значит, его ставленник пользовался средствами казначейства тайком от него и теперь оказался перед угрозой судебного преследования! Каупервуда Молленхауэр знал лишь понаслышке, как человека, приглашенного в свое время для проведения операции с займом. На этой операции кое-что нажил и он, Молленхауэр. Ясно, что этот банкир околпачил Стинера, а на выданные ему деньги скупал акции городских железных дорог! Следовательно, у него и у Стинера должно быть немало этих бумаг,— обстоятельство, чрезвычайно заинтересовавшее Молленхауэра.

— Пятьсот тысяч долларов!— повторил он, когда Батлер закончил свой рассказ.— Н-да, довольно кругленькая сумма! Если бы Каупервуда могла спасти одна только поддержка рынка, мы, пожалуй, пошли бы ему навстречу, но в случае серьезной паники такой маневр не даст результата. Если этот молодой человек сильно стеснен в средствах, а на бирже начнется резкое падение ценностей, то для его спасения понадобится еще целый ряд дополнительных мероприятий. Мне это известно по опыту. Вы случайно не знаете, каков его пассив?

— Нет, не знаю,— отвечал Батлер.

—Денег, вы говорите, он у вас не просил?

—Он хочет, чтобы я не брал у него своих ста тысяч, пока не определится его положение.

— Что, Стинера и в самом деле нет в городе?— осведомился недоверчивый по природе Молленхауэр.

— Мне это сообщил Каупервуд. Мы можем послать кого-нибудь проверить.

Молленхауэр уже обдумывал, как бы поумнее выйти из положения. Поддержать курс ценностей — это, конечно, самое лучшее, если таким образом удастся спасти Каупервуда, а заодно с ним казначея и честь республиканской партии. Стинер окажется вынужденным возвратить в казну пятьсот тысяч долларов, для чего ему придется продать находящиеся в его владении акции, а тогда почему бы ему, Молленхауэру, не купить их? Но тут, видимо, нужно будет учесть и интересы Батлера. А что, спрашивается, он может потребовать?

Из дальнейшего разговора с Батлером Молленхауэр выяснил, что Каупервуд готов возместить пресловутые пятьсот тысяч долларов, если только ему удастся сколотить такую сумму. Насчет его паев в разных линиях конки у них пока разговора не было. Но какая могла быть уверенность в том, что Каупервуда удастся спасти таким способом и что у него, даже в этом случае, будет желание и возможность собрать пятьсот тысяч долларов и вернуть их Стинеру? Он сейчас нуждается в наличных, но кто даст их ему в момент, когда надвигается неминуемая паника? Какое обеспечение может он предложить? А с другой стороны, если хорошенько нажать, можно будет принудить их обоих — его и Стинера — отдать за бесценок свои железнодорожные акции. Если ему, Молленхауэру, удастся заполучить их, то какое ему, собственно, дело, победит его партия осенью на выборах или потерпит поражение; впрочем, он, как и Оуэн. считал, что поражения можно избежать. Вернее, можно, по примеру прежних лет, купить победу. Растрату Стинера — если из-за краха Каупервуда он окажется растратчиком — несомненно удастся скрыть до победы на выборах. Впрочем, мелькнула у него мысль, еще желательнее было бы припугнуть Стинера так, чтобы он отказал в дополнительной помощи Каупервуду, а затем произвести атаку на его акции городских железных дорог и тем самым на акции всех других держателей, не исключая Батлера и Симпсона. В Филадельфии эти линии со временем станут одним из главнейших источников обогащения. Но сейчас надо делать вид, что в первую очередь его заботит спасение партии на предстоящих выборах.

— Я, конечно, ничего не могу сказать за сенатора,— задумчиво начал Молленхауэр,— и не знаю, какова будет его точка зрения. Но я лично готов сделать все от меня зависящее, чтобы поддержать курс ценностей, если это принесет какую-нибудь пользу. Готов хотя бы уже потому, что банки и от меня могут потребовать погашения задолженности. Но сейчас нам надо прежде всего позаботиться об избежании огласки до конца выборов, если Каупервуд все-таки вылетит в трубу. Ведь у нас нет никакой уверенности, что наши усилия поддержать рынок увенчаются успехом.

— Никакой!— хмуро подтвердил Батлер.

Оуэну уже стало казаться, что гибель Каупервуда неизбежна. Но в это время у дверей позвонили. Горничная, заменившая посланного за газетой лакея, доложила о сенаторе Симпсоне.

— Вот и он, легок на помине!— воскликнул Молленхауэр.— Просите! Сейчас мы узнаем его мнение.

— Я думаю, что мне следует оставить вас одних,— обратился Оуэн к отцу.— Я пойду к мисс Каролине и попрошу ее спеть мне. Я буду ждать тебя, отец,—добавил он.

Молленхауэр подарил его одобрительной улыбкой, и Оуэн вышел, в дверях столкнувшись с сенатором Симпсоном.

Никогда еще в Пенсильвании, которая произвела на свет немало интересных личностей, не процветал более любопытный тип, чем сенатор Симпсон. В противоположность Батлеру и Молленхауэру, сейчас тепло приветствовавшим его, внешне он выглядел довольно невзрачно: невысокого роста — пять футов девять дюймов, тогда как рост Молленхауэра равнялся шести, а Батлера — пяти футам и одиннадцати дюймам, с постным лицом и круто срезанным подбородком — у двух других щеки были как налитые, а тяжелые челюсти выдавались вперед. Взгляд у него тоже был не столь открытый, как у Батлера, и не столь надменный, как у Молленхауэра. Зато в его глазах светился недюжинный ум. Это были странные, глубоко сидящие, бездонные глаза; они напоминали глаза кошки, высматривающей добычу из темного угла со всем лукавством кошачьей породы. Копна черных волос ниспадала на его красивый низкий белый лоб, а лицо отличалось синеватой бледностью. как у людей с плохим здоровьем. Несмотря на такую наружность, в этом человеке таилась своеобразная, упорная, незаурядная сила, с помощью которой он подчинял себе людей,— хитрость, научившая его распалять алчность обещаниями наживы и быть беспощадным в расправе с теми, кто осмеливался ему перечить. Симпсон был тихоня, как многие люди такого склада, хилый, с холодными, скользкими руками и вялой улыбкой, но глаза своей выразительностью искупали все недостатки его наружности.

— Добрый вечер, Марк, рад вас видеть,— приветствовал его Батлер.

— Здравствуйте, Эдвард,— послышался тихий ответ.

— Ну, дорогой мой сенатор, время не оставляет на вас никаких следов. Что вам налить?

— Нет, Генри, я ничего пить не буду,— отвечал Симпсон.— Я к вам заглянул на несколько минут, по пути домой. Моя жена здесь неподалеку, у Кэвеноу, и я должен еще заехать за ней.

— Вы даже не знаете, как кстати вы явились, сенатор,— начал Молленхауэр, усаживаясь после того, как сел гость.— Батлер только что рассказывал мне о небольшом затруднении политического характера, возникшем за то время, что мы с вами не виделись. Вы, наверно, слышали, что в Чикаго грандиозный пожар?

— Да, мне только что рассказал об этом Кэвеноу. По-видимому, дело очень серьезное. Завтра утром надо ожидать сильного падения ценностей.

— Я тоже так считаю,— вставил Молленхауэр.

— А вот и вечерняя газета,— воскликнул Батлер, увидев слугу, входящего с газетой в руках.

Молленхауэр взял ее и развернул так, чтобы все могли читать. Это был один из первых экстренных выпусков в Америке; заголовки, набранные огромными буквами, сообщали, что пожар в "озерном" городе, начавшийся еще вчера, с каждым часом распространяется все дальше.

— Ужасно,— произнес Симпсон.— Душа болит за Чикаго. У меня там много друзей. Будем надеяться, что на деле все окажется не так страшно, как об этом пишут.

Симпсон везде и при любых обстоятельствах выражался несколько высокопарно.

— То, о чем мне рассказывал Батлер,— продолжал Молленхауэр,—до некоторой степени связано с этим бедствием. Вам известно, что наши казначеи имеют обыкновение давать взаймы городские деньги из двух процентов годовых...

— Да, и что же?— спросил Симпсон.

— Так вот мистер Стинер, как выяснилось, довольно широко ссужал городскими средствами молодого Каупервуда с Третьей улицы,— того, что занимался реализацией нашего займа.

— Что вы говорите?— воскликнул Симпсон, изображая удивление.— И много он ему передал?

Сенатор, так же как и Батлер и Молленхауэр, сам немало наживался на безвозмездных ссудах из того же источника, которые под видом вкладов предоставлялись различным банкам.

— Стинер, видимо, ссудил ему около пятисот тысяч долларов, и если Каупервуд не устоит перед бурей, то у Стинера обнаружится нехватка этой суммы; как вы сами понимаете, такая история произведет весьма неблагоприятное впечатление на избирателей. Каупервуд должен сто тысяч мистеру Батлеру и сегодня приходил к нему для переговоров. Через мистера Батлера он просит нас помочь ему обернуться. В противном случае,— Молленхауэр сделал рукой многозначительный жест,— он банкрот.

Симпсон провел тонкой рукой по своим странно изогнутым губам и подбородку.

— Что же они сделали с полмиллионом долларов?— осведомился он.

— Эти ребята малость подрабатывали на стороне,— пошутил Батлер.— В числе прочего они. кажется, скупали акции городских железных дорог,—добавил он, закладывая большие пальцы за проймы жилета.

Молленхауэр и Симпсон вяло улыбнулись.

— Так, так,— произнес Молленхауэр.

Сенатор Симпсон молчал и только выражение его лица свидетельствовало о напряженной работе мысли. Он тоже думал о том, до чего бессмысленно обращаться с такой просьбой к группе политиков-дельцов, тем более перед лицом надвигающегося кризиса. Правда, мелькнуло у него, существует неплохой выход: он, Батлер и Молленхауэр объединяются и оказывают Каупервуду поддержку, в благодарность за что тот уступает им все свои акции городских железных дорог. В таком случае, пожалуй, можно будет и замолчать эту историю с казначейством; но, с другой стороны, какая существует гарантия, во-первых, в том, что Каупервуд согласится расстаться со своими акциями, и, во-вторых, что Батлер и Молленхауэр пойдут на эту сделку с ним, Симпсоном. Батлер, очевидно, пришел сюда замолвить словечко за Каупервуда. Что касается Молленхауэра, тот всегда втайне соперничал с ним. Хотя они и сотрудничали на политической арене, но финансовые цели у обоих были в корне различные. У них не было общих финансовых интересов, как, впрочем, не было их и у Батлера с Молленхауэром. Далее, Каупервуд совсем не так уж прост. И его вина в этом деле не идет ни в какое сравнение с виною Стинера: ведь заимодавец-то Стинер, а не Каупервуд. Стоило ли открывать своим коллегам то хитроумное решение вопроса, которое пришло ему в голову, спросил себя сенатор и тут же решил—нет, не стоит. Молленхауэр слишком коварен, чтобы можно было рассчитывать на его сотрудничество в таком деле. Шансы, правда, блестящие, но и риск немалый. Лучше действовать в одиночку. Сначала они потребуют от Стинера, чтобы он заставил Каупервуда вернуть пятьсот тысяч долларов. Если из этого ничего не выйдет, то Стинером, видимо, придется пожертвовать в интересах партии. Что же касается Каупервуда, то наличие такой точной информации о состоянии его дел дает полную возможность неплохо заработать на бирже при помощи подставных лиц. Те сперва распустят слухи о критическом положении, в которое попал Каупервуд, а затем предложат ему уступить свои акции — за бесценок, конечно. Нет, не 9 добрый час обратился Каупервуд к Батлеру.

— Вот что я вам скажу,— заговорил сенатор после продолжительного молчания.— Я, разумеется, очень сочувствую мистеру Каупервуду и далек от мысли упрекать его за скупку акций городских железных дорог, поскольку у него имелась к тому возможность; но я, право, не вижу, чем можно ему помочь, да еще в столь критический момент. Не знаю, как вы, джентльмены, но я сейчас не вправе таскать из огня каштаны для других, даже если бы мне этого и хотелось. Прежде всего мы должны решить, так ли уж велика грозящая партии опасность, чтобы нам стоило раскошеливаться.

Как только речь зашла о том, чтобы выложить наличные деньги, лицо Молленхауэра вытянулось.

— Я тоже, вероятно, не смогу оказать мистеру Каупервуду сколько-нибудь существенную поддержку,— со вздохом произнес он.

— Черт возьми!— воскликнул Батлер и со свойственным ему чувством юмора добавил:— Похоже, что мне придется забрать у него свои сто тысяч долларов! С этого я и начну завтрашний день.

На этот раз ни Симпсон, ни Молленхауэр ни снизошли д,аже до той бледной улыбки, которая раньше нет-нет и появлялась на их лицах. Они сохраняли непроницаемое и торжественное выражение.

— Что же касается денег» взятых из городского казначейства,— продолжал Симпсон, когда все несколько успокоились,— то это дело нам придется хорошенько обмозговать. Если мистер Каупервуд обанкротится и казначейство потеряет такую сумму, мы попадем в весьма затруднительное положение. А какими линиями городских железных дорог в первую очередь интересовался этот Каупервуд?— спросил он как бы между прочим.

—Право, не знаю,—отвечал Батлер, не находя нужным открывать то, что сообщил ему Оуэн по пути к Молленхауэру.

— Но если нам не удастся заставить Стинера возместить недостающую сумму раньше, чем обанкротится Каупервуд, то ведь впоследствии нам все равно не избежать больших неприятностей,— сказал Молленхауэр.— С другой стороны, если Каупервуд поймет, что мы ждем от него возмещения убытков, он, вероятно, немедленно закроет лавочку. Так что тут, собственно, ничего толкового и сделать нельзя. Кроме того, было бы нехорошо по отношению к нашему другу Эдварду, если бы мы что-нибудь предприняли до того, как он закончит свое дело с Каупервудом;

Он подозревал депозит Батлера у Каупервуда.

— Разумеется, разумеется,— дипломатично подтвердил Симпсон, обладавший острым политическим чутьем.

— Будьте спокойны, свои сто тысяч я завтра же выручу!— вставил Батлер.

— Если наши опасения оправдаются,— сказал Симпсон,— мне кажется, нам надо будет приложить все усилия, чтобы скрыть беду до конца выборов. Газеты можно заставить помолчать. Но я предложил бы еще,—добавил он, вспомнив об акциях городских железных дорог, так ловко скупленных Каупервудом,— предостеречь городского казначея, с тем, чтобы он, учитывая создавшееся положение, никого больше не авансировал. А то Каупервуд, чего доброго, потребует с него еще денег. Вашего слова, Генри, будет вполне достаточно, чтобы воздействовать на него.

—Хорошо, я с ним поговорю,—угрюмо отозвался Молленхауэр.

— А по-моему, пусть выкручиваются сами, как умеют,— неопределенно заметил Батлер, подумав о том, как просчитался Каупервуд, обратившись за помощью к сим достойным блюстителям общественного порядка.

Так рухнули надежды Каупервуда на то, что Батлер с присными поддержат его в эти трудные минуты.

Расставшись с Батлером, Каупервуд с обычной своей энергией стал разыскивать других лиц, которые могли бы оказать ему помощь. Он попросил м-с Стинер немедленно сообщить ему, как только придет какая-нибудь весть от ее мужа. Разыскав Уолтера Ли из банкирского дома "Дрексель и Ко", Эвери Стоуна из фирмы "Джей Кук и К°" и президента Джирардского национального банка Дэвисона, Каупервуд хотел узнать их точку зрения на все происходящее, а также переговорить с Дэвисоном насчет займа под все свое движимое и недвижимое имущество.

— Я ничего не могу сказать вам, Фрэик,— упорно повторял Уолтер Ли,— я не знаю, как завтра развернутся события. Очень хорошо, что вы приводите свои дела в порядок. Это необходимо. Я готов во всем пойти вам навстречу. Но если шефы решат, что нельзя не потребовать погашения ссуд известной категории, мы будем вынуждены повиноваться — ничего не поделаешь. Я приложу все усилия к тому, чтобы по возможности разрядить атмосферу. Но если Чикаго и правда стерт с лица земли, страховые компании.— часть их во всяком случае,—вылетят в трубу, а тогда... только держись! Я полагаю, что вы сами потребуете от своих дебиторов погашения задолженности?

— Только в случае крайней необходимости.

— Ну что ж, точно так же смотрят на это и у нас!

Они обменялись рукопожатиями. Эти двое симпатизировали друг другу. Ли был светский человек, обладавший врожденным изяществом манер, что не мешало ему иметь подлинно здравый смысл и богатый житейский опыт.

—Вот что я вам скажу, Фрэнк,—добавил он на прощанье.— Я уже давно думал, что вы несколько зарвались с городскими железными дорогами. Если вы сумеете удержать акции, это. конечно, будет очень здорово, но в такую тяжелую минуту, как сейчас, на них можно сильно обжечься. Вы привыкли чересчур уж быстро "делать деньги" на этих бумагах да еще на облигациях городского займа.

Он посмотрел своему старому приятелю прямо в глаза, и оба улыбнулись.

Примерно тот же разговор повторился и со Стоуном, и с Дэвисоном, и со всеми другими. К приходу Каупервуда слухи о надвигающейся катастрофе уже дошли до них. Ни один человек не мог с уверенностью сказать, что принесет с собою завтрашний день. Но хорошего он обещал мало.

Каупервуд решил снова заехать к Батлеру, ибо был убежден, что свидание последнего с Молленхауэром и Симпсоном уже состоялось. Батлер, как раз обдумывавший, что сказать Каупервуду, встретил его довольно любезно.

— А, вы уже вернулись!— сказал он, увидев Фрэнка.

— Да, мистер Батлер.

— Видите ли, я не уверен, что мои намерения увенчались успехом. Боюсь, что. ничего не выйдет,-— осторожно начал он.— Вы мне задали трудную задачу. Молленхауэр, по-видимому, намерен поддержать рынок ради собственной выгоды, и я думаю, что он так и сделает. У Симпсона тоже есть свои интересы, которые он будет отстаивать. Ну, и я, конечно, буду покупать для себя.

Он замолчал, видимо для того, чтобы собраться с мыслями.

— Мне пока что не удалось уговорить их устроить совещание с кем-либо их крупных капиталистов,— продолжал он, тщательно подбирая слова.— Они хотят выждать и посмотреть, как сложатся обстоятельства завтра утром. Но все же, на вашем месте, я бы еще не унывал. Если дело обернется очень плохо, они, возможно, еще изменят свое решение. Мне пришлось рассказать им относительно Стинера. История скверная, но они надеются, что вам удастся вывернуться, и тогда вы все уладите. Я тоже на это надеюсь. Что же касается моего вклада у вас — ну что ж, утро вечера мудренее. Если я смогу обойтись, я его брать не буду. Но об этом мы лучше поговорим завтра. Кстати, на вашем месте я не пытался бы получить у Стинера еще денег. Все это и так уже имеет достаточно неприглядный вид.

Каупервуду сразу стало ясно, что от этих людей ему нечего ждать помощи. Единственное, что взволновало его,— это упоминание о Стинере. Неужели они уже снеслись с ним, предостерегли его? В таком случае его визит к Батлеру был неудачным ходом; но, с другой стороны, если завтра его ждет банкротство, то как он мог поступить иначе? По крайней мере эти господа знают, в каком он положении. Когда его окончательно загонят в угол, он снова обратится к Батлеру— и тогда уже их воля помочь ему или нет! Если они ему откажут и он вылетит в трубу, а республиканская партия потерпит поражение на выборах, им некого будет винить, кроме самих себя. Теперь важно опередить их и первым повидать Стинера; надо надеяться, что у него хватит ума не подвести себя под удар.

—Сейчас мое положение выглядит довольно мрачно, мистер Батлер,— просто сказал он,— но я думаю, что мне все же удастся вывернуться. Во всяком случае я не теряю надежды. Очень сожалею, что потревожил вас. Мне бы хотелось, конечно, чтобы вы. джентльмены, нашли нужным и возможным помочь мне, но на нет и суда нет. Я сам могу еще принять кое-какие меры. Кроме того, я надеюсь, что вы оставите у меня ваш вклад, пока это будет для вас возможно.

Он быстро вышел, и Батлер задумался. "Умница этот молодой человек,— мысленно произнес он.— Очень жаль его. Но не исключено, что он сумеет выкрутиться".

Каупервуд поспешил домой; отец еще не ложился и сидел, погруженный в мрачное раздумье. Разговор, происшедший между ними, был проникнут глубокой сердечностью: отец и сын понимали друг друга с полуслова. Фрэнк любил отца. Он сочувствовал его неутомимому стремлению выбраться из низов и ни на минуту не забывал, что мальчиком видел от него только ласку и внимание. Кредит, полученный им в Третьем национальном банке под обеспечение не очень-то ценных акций линии Юнион-стрит, ему, по всей вероятности, удастся погасить, если только на бирже не произойдет катастрофического падения курсов. Эту ссуду он должен возвратить во что бы то ни стало. Но как быть с отцовскими вложениями в городские железные дороги, увеличивавшимися по мере роста его собственных и достигшими в общей сложности двухсот тысяч долларов,— как спасти эти деньги? Акции были давно заложены, а полученные под них кредиты использованы для других целей. Необходимо внести дополнительное обеспечение в банки, где получены эти ссуды. Ссуды, ссуды и ссуды и ни конца, ни края заботам! Если бы только заставить Стинера депонировать у него еще тысяч двести или триста! Но перед лицом возможных финансовых затруднений это уже граничило бы с преступлением. Теперь все зависело от завтрашнего дня.

Вход