Глава 4. Часть 4. Черные псы

21
Диего Хаас весело барахтался в бассейне, когда подо­шел метрдотель и сообщил, что его вызывают по телефону из Америки. Мамита заметила:
— Я и не знала, что у тебя друзья в Соединенных Штатах.
— Думаю, это Гарри, — ответил Диего.
— Кто это?
— Трумэн, кто ж еще?
— Алло! Алло! — весело прокричал он. — Говорит Дие­го Хаас, это я, собственной персоной, во всей красе… Через пару секунд по его спине побежали мурашки.
— Вилья-висенсио, — произнес далекий, спокойный го­лос. — Грузовик и Мадонна. И под кронами деревьев река, через которую нельзя перебраться. Надеюсь, вы меня вспомнили:
— Да, — ответил Диего и почувствовал, как к горлу подкатил комок.
— Вы помните нашу беседу?
— Слово в слово.
— Вы мне нужны.
— Это меня интересует, — воскликнул Диего. — Это очень меня интересует!
Его охватило какое-то дикое возбуждение. Сквозь боль­шую распахнутую настежь балконную дверь он зримо ви­дел свое неотвратимое — если только не произойдет Чудо Небесное — будущее в Аргентине: какая-нибудь Консеп­сьон с ее тридцатью тысячами гектаров земли, с консерв­ными заводами отца, с тяжелыми грудями и томностью, на которой в один прекрасный день, даже не отдавая себе в этом отчета, женится, покорившись чуть более умному, чем обычно, натиску Мамиты. «И будешь ты кататься, как сыр в масле, Диегуито, и разгуливать по заводам или лес­ным угодьям папочки, покуривать сигару и обжираться прекрасно прожаренным розовым мясом, а на тебя будут бросать ужасно нежные взгляды все эти жирные, увешан­ные бриллиантами женщины, у которых рты, как у осьминогов…»
Он сказал в трубку:
— Все, что вам будет угодно, когда и где вы пожелаете. Затем он долго вслушивался в спокойный голос, и его желтые глаза поблескивали во влажной полутьме сумерек.
— Трех дней мне хватит, — сказал Диего.
И повесил трубку. Диего весь дрожал. Его мать отдели­лась от кучки матрон и, бесконечно любезная, подошла к сыну узнать дальнейшие новости:
— Ты знаком с Гарри Трумэном, querido mio [Querido mio(ucn.) — Дорогой мой.? С пре­зидентом Америки?
— Еще как знаком, — ответил Диего. — Он мне звонит всякий раз, когда у него возникает какая-нибудь серьезная проблема. Я просто забыл тебе об этом сказать, Мамита.
В тот же день за неимением денег, которые ему скупо выделяла Мамита в надежде добиться его согласия на же­нитьбу, Диего продал свои платиновые часы и украшен­ный бриллиантами портсигар — подарки к его двадцатиде­вятилетию. На вырученные деньги он выправил паспорт на имя Михаэля Климрода — родился в Буэнос-Айресе 18 сентября 1928 года (теперь он стал на три года моложе). Через два дня, 11 сентября 1950 года, под предлогом визи­та к родному дядюшке, банкиру в Байне Бланку, он выле­тел в Нью-Йорк.
Он и понятия не имел, что ввязался в авантюру, кото­рой суждено будет длиться долгих тридцать два года.
Но этот странный Диего Хаас больше всего на свете гор­дился тем, что стал одним из первых, кто, услышав зов Короля, в ту же минуту на него откликнулся.
Диего Хаас приехал в Нью-Йорк вечером 11 сентября. Это, конечно, не была его первая поездка в Соединенные Штаты; здесь он однажды чуть было не женился благодаря поистине макиавеллевской комбинации Мамиты. «В сво­ем параноидальном стремлении женить меня на любой женщине, у которой было бы столько же денег, сколько у нее, Мамита подстроила мне ужасную ловушку: она. ни много ни мало, подсунула мне дочь посла Аргентины у ян­ки. Мне удалось выпутаться, признавшись, что я стал го­мосексуалистом. Но я почувствовал, как ядро пронеслось над моей головой». Он провел два месяца в люксе отеля «Уолдорф Астория», съездил во Флориду и Калифорнию в обществе двух-трех танцовщиц. «Но затем Мамита пере­крыла кислород».
В сентябре 1950 года он уже не остановился в «Уолдорфе». Диего жил в малюсенькой комнатке в Гринвич Виллидж, на 11-й улице в западной части Манхэттена, где, кстати, обосновался и сам Реб. Они платили десять долла­ров в неделю и жили в доме, что был ничуть не лучше ноч­лежки.
Отныне он путешествовал по приказам Климрода, точ­но исполняя его самые удивительные поручения. Он во­шел или, скорее, вернулся в жизнь Климрода в тот мо­мент, когда Реб, заложив основы своего первого стремительного успеха, пытался развернуть в других аме­риканских штатах свои действия,
Он называет 17 октября — трое суток спустя — днем ис­тинного начала сделок на Нью-Йоркской фондовой бирже.
— Посмотри. — сказал Реб.
Диего поднял глаза и увидел прославленные колонны Нью-Йоркской биржи.
— Очень красиво, — сказал Диего. — Ты собираешься ее купить или просто арендовать?
— Смотри ниже. Под карнизом.
Диего опустил глаза, но увидел лишь маленький пере­движной лоток, с которого торговали «хот-догз», сандви­чами и содовой водой. Толпа одетых в черное людей — в шляпах и при галстуках — пила и ела стоя.
Диего спросил:
— Тоже твое?
— Вроде бы. — Реб улыбнулся: — Но я еще не выбросил акции на рынок. Я сам несколько дней стоял за таким при­лавком. Тут можно услышать потрясающе интересные ве­щи. А теперь пошли!
Они дошли до Пайн-стрит, параллельной Уолл-Стрит улицы; обе они располагаются в дальней южной части — «даунтауне» — почти острова Манхэттена. Они останови­лись перед домом номер 18.
— Ну и что ты видишь здесь? Диего вновь закинул голову:
— Разрази меня сатана! — воскликнул с самым беспеч­ным видом Диего. — Я просто потрясен, о Иисус Сладчай­ший: ведь это банк! К тому же он расположен в том квар­тале Нью-Йорка, где этих банков никогда не было более пятидесяти — шестидесяти тысяч, Изумление сбивает ме­ня с ног.
Он притворился, будто совсем близорук, и уткнулся но­сом в громадную медную табличку — «Хант Манхэттен». «Практически Хант — самый крупный в мире банк. Они ни в чем себе не отказывают».
— Обернись, — сказал Реб.
Почти напротив, на другой стороне улицы, находился огороженный забором пустырь.
— Ты понял, Диего?
— Ничего не понял,
— Пошли.
Они пришли на Гавернер Лейн — другую улицу в том же квартале Нью-Йорка. Человек лет тридцати ждал их на тротуаре перед входом в какое-то конторское здание. Климрод представил их друг другу. Человека звали Дэниэл Хазендорф, он был маклером в агентстве «Уэбстер, Риан энд Кальб», которое специализировалось на торговле недвижимостью. Все трое вошли в здание и на лифте под­нялись на шестой этаж. Это было 17 октября в девять часов пятнадцать минут утра.
Другого человека звали Норман. Он дружески улыб­нулся Хазевдорфу, с которым был знаком, но затем мед­ленно перевел взгляд на Диего Хааса, а главное — Реба Климрода, который, как всегда, был в полотняных штанах и рубашке. И спросил:
— Вы хотите приобрести этот участок? Реб молча кивнул.
— Он стоит четыре миллиона пятьсот пятьдесят тысяч долларов, — сказал Норман тоном, не лишенным иронии. У него было точно такое же лицо, как у суперинтенданта Букингемского дворца, намеревающегося вежливо выпро­водить американских туристов, которые спрашивают его, нельзя ли здесь снять на ночь комнату.
— Предлагаю четыре миллиона семьсот, — сказал Реб невозмутимым голосом. — Я хотел бы получить опцион.
— У нас уже есть покупатель.
— Теперь у вас будет два. И я готов вести переговоры сегодня же. Через два с половиной часа. Чек акцептован.
— Сколько вы вносите?
— Обычный депозит: пять процентов от четырех мил­лионов семисот тысяч долларов, то есть тридцать пять ты­сяч.
Взгляд Нормана встретился со взглядом Хазендорфа. Тот кивнул.
— Скажите, пожалуйста, да или нет? — попросил Реб.
На улице Хазендорф укоризненно покачал головой:
— Представить только — в моем родном Миссури целую неделю договариваются о покупке коровы!
— Покупая корову, я тоже не стану торопиться, — от­ветил Реб. — Ну, а как насчет той встречи?
— Я говорил с ним по телефону и должен ему перезво­нить. В принципе он вас может принять сегодня в час. Но мне пришлось долго его убеждать. В самом деле долго.
— Не старайтесь, вы все равно не получите больше де­сяти процентов. До встречи. Реб втолкнул Диего в такси.
— Такси? Скажи-ка, какой шик! Когда купишь «Кадиллак»?
Диего никогда не видел, чтобы Реб, находясь в Нью-Йорке или в любом другом городе, пользовался иным транспортом, кроме метро, автобуса или своих двоих. Они направились в Ньюарк через Холланд.
— И что мы будем делать в столь отдаленных палестинах?
— Искать двести тридцать пять тысяч долларов. Где, ты думаешь, я их достану?
Он получил деньги через час после того, как в Ньюарке банкир просмотрел все документы, что представил ему Климрод, которые он извлек из своей неизменной холщо­вой сумки. Диего достаточно хорошо знал право, чтобы понять, что Реб вел переговоры о предоставлении ему зай­ма в 235 000 долларов, предлагая под залог почти все осно­ванные им компании.
Заем был получен.
— Едем, — сказал Реб.
И снова Нью-Йоркская биржа, и опять Гавернер Лейн. На сей раз на тротуаре их ожидал не Хазендорф, а Бенни Берковичи, с которым Диего уже приходилось работать, особенно в Чикаго и Балтиморе. «Но мы друг другу никог­да не симпатизировали, и не без оснований: Бенни всегда был лишь чуть-чуть общительнее устрицы, не более».
Они вновь встретились с Норманом, который сообщил им, что его клиенты — с ними посоветовались — действи­тельно согласились предоставить опцион сроком на три месяца. Для вида немного поторговались, поскольку Нор­ман пытался добиться десятипроцентного платежа вместо пятипроцентного. Но было очевидно, что он сам не верит в это.
Через полчаса они вышли из здания и вернулись на Пайн-стрит, 18, к дому напротив банка «Хант Манхэттен».
— У меня здесь встреча, — сказал Реб, — с мистером Дэвидом Феллоузом. Ровно в час.
Реб и Диего продефилировали через мрачные, торжественные залы, где уже толпились кучки посетителей. «У нас вид водопроводчиков, пришедших чинить туалет, — думал про себя Диего, пока они преодолевали одну преграду за другой. — Хотя бы он выбросил эту проклятую сум­ку!» Целый строй секретарей словно процедил их через се­бя, разрешив им пройти. Наконец они оказались лицом к лицу с Дэвидом Феллоузом.
— Даю вам десять минут, — бросил Феллоуз. — И лишь потому, что эта скотина Хазендорф слишком наста­ивал.
«Скотина» была здесь же и чувствовала себя неуютно.
— Все очень просто, — начал Реб. — В данный момент мы переживаем период бурного роста, все указывает на то, что он будет продолжаться и даже убыстряться. Никто не может извлечь из этого большей выгоды, чем банки. Вы возглавляете… о, простите, являетесь членом администра­тивного совета одного из крупнейших банков в мире. В этом качестве вы процветаете. Но и у вас есть проблема: все ваши отделы сейчас разбросаны по восьми зданиям, отдельные из которых, что ни говори, находятся довольно далеко. Вы думаете о том, как их объединить…
— Откуда вы взяли эту идею?
«Оттуда, где продают сандвичи и содовую твоим мел­ким сошкам», — ответил ему про себя Диего Хаас, которо­го уже распирал первый гомерический приступ смеха. Ди­его переживал период эйфории, и эта операция Реба, о цели которой он пока смутно догадывался, буквально оча­ровывала, восхищала Диего.
— Вы думаете о том, как объединить все отделы. А в ва­шем совете самым пылким защитником этого являетесь вы, — продолжал Реб своим вкрадчивым голосом. — И по­добное объединение вы намереваетесь осуществить в «мидтауне» Манхэттена [Манхэттен разделен на три зоны: «даунтаун» — от южной оконечно­сти до 14-й улицы, «мидтаун» — между 14-й улицей и 79-й улицей и «аптаун» — все, что расположено за пределами этого. Уолл-Стрит — это и улица, и квартал (прим.автора).. Другие банки, кстати, тоже по­думывают об этом, но им по значительности не сравниться с вашим.
Никто не желает первым сдвинуться с места и пойти на риск остаться в одиночестве в километрах отсю­да. Вот в чем дилемма. Потому что переехать с Уолл-Стрит на 5-ю авеню или в Мэдисон — значит вызвать паралич в «мидтауне», а в «даунтауне» — стремительное падение всех инвестиций в недвижимость. Включая и ваши инвестиции. В квартале вам принадлежат семь больших зда­ний. Стоимостью тридцать миллионов долларов.
— Сорок, — уточнил Феллоуз, загадочно улыбаясь.
— Тридцать пять, — автоматически уточнил Реб. И улыбнулся в ответ.
— Вы ужасно меня забавляете — признался Феллоуз.
— Вы еще увидите, что я собой представляю, узнав ме­ня поближе. У вас нет другого выбора: необходимо собрать все ваши службы в одном здании.
— Которое располагается где?
— Нигде. Его пока нет. Но вы его построите. Это обой­дется в сто миллионов долларов.
— Зачем строить одно здание за такую сумму? — спро­сил Феллоуз, продолжая улыбаться. — Постройте мне дю­жину. И где же я его построю?
— Посмотрите во второе окно, слева от вас. На ту сто­рону улицы. Вниз.
Феллоуз чуть было не вскочил. Но он даже не шевель­нулся. Его глаза прищурились:
— Мне отлично известен этот участок. Один из моих заместителей в ближайшее время должен навести о нем справки.
— Не стоит труда.
— Участок куплен?
— Да.
— Вами?
— Да, куплен мной, — подтвердил Реб. — И я перепро­даю его вам за восемь миллионов долларов. Сегодня же. Today is the day
[Today is the day (англ) — здесь: сегодня или никогда.].
На этот раз Феллоуз встал. Прошелся по кабинету. Тем не менее он не подошел ко второму окну слева, откуда мог видеть пустырь. Но ему явно очень хотелось посмотреть.
— Я понимаю, — опередил его Реб. — Вы мне скажете, что другие банки могут уехать с Уолл-Стрит, и вы боитесь остаться здесь в одиночестве. Это действительно было бы глупо. Но они ни за что отсюда не уедут.
— Почему?
— Потому что остаетесь вы. И еще по одной, не менее важной, причине: почти все банки сталкиваются с теми же проблемами, что и вы, — теснотой нынешних помещений.
— И вы скупили участки, чтобы предложить их каждо­му банку?
— В этом не было необходимости. Ваш банк — самый крупный на Восточном побережье Соединенных Штатов. Другие нуждаются в площади меньше, чем вы. Предполо­жим, я продаю это здание по Пайн-стрит, 18, где мы с ва­ми находимся, какому-нибудь другому банку…
— Какому именно? — Крупному, достаточно богатому банку, который мо­жет приобрести то, что вы будете продавать. Который уже расположен на Уолл-Стрит. И этот банк, приобретя здание на Пайн-стрит, 18, очень укрепит здесь свои позиции.
Феллоуз вернулся на место.
— Короче говоря, что и кому вы намерены продать?
— А что хотите продать вы?
— Все.
— Семь ваших зданий?
— Если мы приобретем ваш участок и построим здесь небоскреб, скажем, этажей в шестьдесят, то я не вижу не­обходимости сохранять наши старые здания. И, кроме то­го, любой банк не прочь время от времени получить не­много наличными.
Наступила тишина.
Глаза Реба словно подернулись дымчато-серой пеленой.
— Согласен. Беру, — отрезал он. — Я продам ваши зда­ния, все семь. Разумеется, банкам. Или любым другим финансовым учреждениям.
Опять воцарилась тишина. Потом Феллоуз сказал:
— Мне нужно проконсультироваться с другими управ­ляющими. В любом случае я не могу единолично прини­мать подобные решения.
— Конечно, — с самой изысканной улыбкой согласился Реб Климрод. — Каждый член административного совета банка «Хант Манхэттен» имеет право предложить банку операцию на сумму не выше пятидесяти миллионов. Се­годня цена моего участка — восемь миллионов. Завтра она дойдет до девяти, в понедельник — до десяти. Постройка небоскреба в шестьдесят этажей будет вам стоить пример­но сто двадцать миллионов долларов. Я вам предлагаю следующее: ровно через два часа и тридцать четыре мину­ты я вернусь в ваш кабинет. Я представлю вам письмо од­ного банкира, которого вы знаете лично. В нем он сообщит вам о своем обязательстве выкупить у вас здание на Пайн-стрит, 18, но при том условии, что вы купите мой участок и приступите к строительству небоскреба. Готовы ли вы в таком случае приобрести мой участок?
— Я все понял, — сказал Диего. — Ты продаешь за во­семь миллионов этому типу земельный участок, за кото­рый два часа назад заплатил четыре миллиона. Но если учесть, что из этих 4,7 миллиона ты заплатил только 235 тысяч, которые, кстати, дал тебе в кредит банк
[Подобного рода операции в США совершенно законны (прим.автра)],
то чистая прибыль — 3,3 миллиона долларов. Вычитаем 235 тысяч долларов и прочие расходы — остается три миллиона. Не будем мелочиться. Сверх этого ты еще получишь комисси­онные от продажи участка на Пайн-стрит, 18. Не выкла­дывая ни цента из своего кармана. Я радуюсь и восторга­юсь.
— Ты совершенно ничего не понял, — сказал Реб.
Следующая встреча состоялась на Бродвее, в доме № 165. Десять минут ходьбы пешком. Это уже было чет­вертое деловое свидание за день. Оно, как и все предыду­щие, было организовано Хазендорфом и назначено на два часа тридцать минут,
Председатель административного совета «Коммершиал энд индастриал бэнк оф Нью-Йорк» Гарви Барр был туч­ным, краснолицым и терпеливым человеком. Он внима­тельно выслушал Реба Климрода, ни разу его не перебив, а затем, когда наконец Реб умолк, спросил, словно хотел убедиться, что все понял правильно:
— Первое — вы мне говорите, что «Хант Манхэттен» не намерен покидать Уолл-Стрит; второе — вы утверждаете, что этот банк, наоборот, собирается обосноваться на Пайн-стрит, напротив своей нынешней резиденции, в не­боскребе, который он собирается построить; третье — что для этого «Хант» купит ваш земельный участок; четвер­тое — что мы проявляем интерес к тому, чтобы его выку­пить или хотя бы дать поручительство о выкупе здания по Пайн-стрит, 18, и обосноваться там, как только «Хант» съедет оттуда; пятое — что этот переезд произойдет лет через шесть, когда построенный небоскреб будет готов к эксплуатации, это в лучшем случае; шестое — что, сле­довательно, мы должны отказаться от своего намерения перебраться в «мидтаун», в отличие от наших прежних планов, по двум причинам: мы рискуем оказаться там од­ни, как последние кретины, а наш отъезд приведет к паде­нию стоимости капиталовложений в недвижимость, боль­шая часть которых на Уолл-Стрит принадлежит нам; седьмое — что, наоборот, наше заявление о том, что мы приняли решение остаться на прежнем месте, приведет к удорожанию этой недвижимости; восьмое — что вы распо­лагаете семью зданиями, подлежащими продаже, обмену или переобмену, в результате чего шесть-семь других бан­ков и финансовых учреждений наверняка тоже переедут, если «Хант» и мы затеем это дело; девятое, к послед­нее, — что к должен вручить вам письмо, в котором возь­му на себя обязательство от имени банка купить участок на Пайн-стрит, 18, как только он будет свободен — через шесть или семь лет, ко тем не менее при условии, что мы также получаем гарантии, что «Хант Манхэттен» не сбе­жит в «мидтаун», что он приобретет ваш участок и возве­дет там здание стоимостью не менее ста миллионов долла­ров, где будут размещены все его отделы к штаб-квартира…
— Короче говоря, — сказал Реб, — именно в этом смысл моего предложения.
…Диего Хаасу второй раз в этот день пришлось бороться с чудовищным приступом смеха,
— Сигару? — предложил Барр.
— Спасибо, не курю.
— Может, виски?
— Нет, благодарю. Барр покачал головой:
— Должен вам сообщить неприятную новость. Этот дом № 165 на Бродвее, где мы сейчас с вами сидим, не принад­лежит нашему банку. Наш договор об аренде предоставля­ет нам право распоряжаться им еще три года. Срок аренды истекает 30 июня 1953 года. Мы не раз пытались добиться пролонгации аренды. Но тщетно. Владелец наотрез отка­зался. Иначе говоря, мы не можем ждать шесть лет, а тем более семь или восемь, когда «Хант Манхэттен» освободит помещение на Пайн-стрит, 18. Нам необходимо переехать до 30 июня 1953 года. Вы думаете, «Хант Манхэттен» уп­равится к этому сроку?
— Нет.
— Неужели вы думаете, что мы окажемся такими идио­тами, которые один раз будут переезжать в июне 1953-го, а потом второй раз через три-четыре года?
— В этом, разумеется, нет никакого смысла.
— Видите, вы согласны со мной. Ваша операция невы­полнима, Кимрод.
— К — Л — И — М. Климрод. Разрешите показать вам кое-что, мистер Барр.
Он кивнул Берковичи. Тот подошел н разложил на письменном столе бумаги.
— Имя владельца дома, мистер Барр, Черчилль. Джеймс Эндрю Черчилль. Я с ним вчера встречался. Он согласился продать мне свое здание. Перед вами заверен­ное у нотариуса обязательстве совершить эту продажу. Не согласитесь ли вы в данных обстоятельствах взять на себя обязательство выкупить дом № 18 по Пайн-стрит, прини­мая во внимание то дополнительное и безусловное обстоя­тельство, что самое большее через год я зам представлю доказательства, что владельцем вашего дома являюсь я и в качестве такового, в свою очередь, дам гарантию продлить вашу аренду до того дня, когда вы сможете переехать в здания, принадлежавшие прежде «Хант Манхэттен»?
В понедельник, 18 октября, «Хант Манхэттен» — его представлял тот, кому предстояло стать глазным акционе­ром и самым влиятельным управляющим, Дэвид Феллоуз — купил опцион на участок, расположенный напротив своего учреждения. При условии внесения депозита, экви­валентного десяти процентам его стоимости, то есть вось­мисот тысяч долларов.
В тот же день Реб Климрод внес такую же сумму на счет в Ньюаркском банке, том самом, что предоставил ему первую ссуду в 30 000 долларов на покупку грузовиков а мотоциклов и вторую — в размере 235 тысяч долларов.
Благодаря этому депозиту и на основании опциона, взя­того «Хант Манхэттен», Реб смог получить права, то есть выплатить собственный опцион за участок, а значит, действительно его купить посредством краткосрочной ссуды в четыре миллиона пятьсот тысяч долларов, которую ему предоставил тот же Ньюаркский банк.
Итак, он действительно смог продать земельный уча­сток Дэвиду Феллоузу — сделка состоялась 26 октября — и: в итоге полностью выплатить Ньюаркскому банку все полученные в нем ссуды.
Чистая прибыль, полученная Ребом Климродом от его первой финансовой сделки, составила 2 920 000 долларов, и осуществил ее Реб не за двое суток, как предполагал обожавший Короля аргентинец, а за девять дней.
Но лишь после этого — и только после этого — и нача­лось настоящее сумасшествие.
22
Чтобы понять операцию на Уолл-Стрит, надо учитывать четыре момента:
— вся подготовительная работа заняла два месяца;
— Реб Климрод проводил ее, одновременно организуя десятки других, очень разных предприятий не только в Нью-Йорке и Соединенных Штатах. Для него это было очередным сеансом одновременной игры в шахматы;
— Реб Климрод, как обычно, работал один, полагаясь лишь на собственную память. Он создавал компании (все­го двадцать девять), большинство которых ликвидирова­лись сразу же, как только они выполняли свои задачи. И он пользовался услугами многих людей, среди которых са­мое видное место занимал Дэниэл Хазендорф; но никто из этих людей никогда не имел полной картины положения дел;
— воссоединение Уолл-Стрит — оно, по сути, решило судьбу этого финансового округа — затронуло шестьдесят семь банков, финансовых учреждений и страховых компа­ний. Средства, вложенные в эту игру, достигали и, вероят­но, превзошли миллиард долларов.
Дэвид Феллоуз сказал:
— Я наконец-то заручился согласием других членов ад­министративного совета. Прежде всего на том участке, что я у вас купил, мы действительно построим шестидесятиэтажный небоскреб, где разместим все наши службы. Что же касается семи других зданий…
— Я уже урегулировал вопрос относительно участка на Пайн-стрит, 18…
— Который мой приятель Гарви Барр обязался купить. Его письмо — шедевр литературного искусства, я думаю хранить его под стеклом. Но оставим это. Остаются шесть других зданий.
— Я заявил о своей готовности продать их от вашего имени.
— Гарви Барр сообщил мне, что вы также взяли на себя подобное обязательство перед ним в отношении двух зда­ний — одно на Уильям-стрит, другое в Бруклине, — при­надлежащих его банку. Это правда?
— Почти.
— Шесть наших, два Барра. Всего восемь. Чего вы, черт возьми, хотите? Продать или перепродать весь Уолл-Стрит?
— Я не представляю человека, который мог бы вообра­зить столь безумную затею, — тихо сказал Реб Климрод. — Вы поручаете мне продать эти шесть зданий от вашего имени?
— Да.
— Я хотел бы получить от вас официальную доверен­ность, уполномочивающую меня вести переговоры по этим продажам. То, что мои адвокаты именуют «эксклю­зивным правом на продажу», которое дает право действо­вать в качестве доверенного лица. Это возможно?
Феллоуз бросил испытующий взгляд на одного из юри­стов. Тот одобрительно кивнул.
— Вы его получили, — сказал Феллоуз. — Ваши адво­каты вместе с моими договорятся о деталях.
— Теперь о цене. Во сколько вы оцениваете стоимость всей своей недвижимости?
— С Пайн-стрит или без нее? В своем письме Гарви Барр не называет ни одной цифры. Он лишь обязуется вы­купить участок по Пайн-стрит, 18 через шесть лет, но ни одной цифры этот старый мошенник не приводит… — В глазах Феллоуза промелькнули озорные искорки: — Не ваша ли это идея?
— Моя.
— Значит, вы задумываете «сделку-пакет», то есть про­дажу оптом всех семи зданий, включая и участок на Пайн-стрит? Так ведь?
— Так.
— Мне кажется, я уже называл общую стоимость.
— Да. Сорок миллионов. А я ответил — тридцать пять. Что вы скажете по поводу тридцати семи?
— Цифра вполне разумная, и, вероятно, мне удастся убедить других управляющих с ней согласиться. Климрод…
— Да?
— У вас уже есть покупатели на примете или я ошиба­юсь?
Реб опустил голову, потом поднял ее, улыбнулся.
— Да. есть. Это я, — ответил он. — Я хотел бы купить всю вашу недвижимость. Феллоуз расхохотался:
— Страшно подумать, что я мог вас не встретить. По­том сожалел бы об этом всю жизнь! Ну, и каково ваше предложение?
— Я хотел бы с завтрашнего дня иметь опцион на год. Стоимость каждого здания там указана не будет, но будет поставлено непременное условие: в любом случае общая сумма от продажи шести зданий и участка на Пайн-стрит, 18 составит тридцать семь миллионов долларов.
— Климрод!
— Слушаю вас.
— Вы не хотите работать с нами?
— Нет, в данный момент у меня нет ни малейшего же­лания приобретать банк. Благодарю за приглашение.
Это произошло 26 октября, в день, когда были офици­ально подписаны через посредничество одной фирмы — Диего Хаас без особого удивления обнаружил, что он является ее президентом — документы о передаче участка на Пайн-стрит банку «Хант Манхэттен».
На следующий день, 27 октября, имея в наличии два миллиона шестьсот тысяч долларов (за вычетом комиссионных, причитавшихся Дэниэлу Хазендорфу) и через по­средство другой компании, представленной тем же Диего Хаасом, Реб Климрод получил опцион на семь зданий, принадлежащих банку «Хант Манхэттен».
Он сделал первый взнос в размере миллиона трехсот пятидесяти тысяч долларов, то есть пяти процентов от тридцати семи миллионов.
Еще через день, 28-го, по-прежнему действуя по прин­ципу «рычага», который позволяет перепродать Б то, что еще не куплено у А, — взнос при этих операциях неболь­шой, пять или десять процентов от покупной цены, — Климрод, получив деньги от Б, чтобы в свою очередь вы­платить их А, сумел приобрести еще два здания, принад­лежавших «Коммершиал энд индастриал бэнк» Гарви Бар­ра.
Для этой цели он воспользовался услугами третьей компании, президентом которой оказался Дэниэл Хазендорф. Реб получил опцион сроком на восемь месяцев в об­мен на взнос пяти процентов от требуемой Барром суммы (шесть с половиной миллионов), то есть триста двадцать пять тысяч долларов.
Это означает, что через ОДИННАДЦАТЬ дней после начала своего наступления на Уолл-Стрит, погасив все ссу­ды, предоставленные ему Ньюаркским банком, Климрод оказался — он начал, не имея ни цента, но и не был дол­жен теперь никому ни цента — законным собственником (или, во всяком случае, лицом, имеющим право продавать их кому угодно по любой цене) ДЕВЯТИ зданий.
И у него в кассе осталось девятьсот двадцать пять тысяч долларов наличными.
Не говоря уже о значительном недвижимом имущест­ве…
— «Музыкальные кресла», — сказал Хазендорф, кото­рому полученные комиссионные придали веселое настрое­ние.
Это выражение удивило Диего. Маклер объяснил ему, что этот образ часто используется в торговле недвижимым имуществом и обозначает самые выгодные места вложе­ния капиталов, по аналогии с привилегированными крес­лами в оркестре на концерте.
Но лишь с появлением этих первых «музыкальных кре­сел» и зазвучала настоящая симфония.
Решение, принятое банком «Хант Манхэттен», породило необратимую цепную реакцию, его примеру последовал и «Коммершиал энд индастриал бэнк» Барра. Все вдруг вздохнули с облегчением: значит, нужно было «вновь упрочить» Уолл-Стрит, как тогда говорили…
Дом № 15 на Бродвее был куплен за двадцать один с по­ловиной миллионов долларов банком Д.-П.Флинта. Сдел­ку провернули в три дня, после первого отказа Александра Хейнса, мотивировавшего свое «нет» тем, что он не нуж­дается в дополнительной площади. Но он тут же уступил, едва узнал о намерениях «Мьючуал гэренти корпорейшн» слиться с банком Флинта. Довод, приведенный Хейнсу Хазендорфом, несомненно, подсказал Реб Климрод, хотя Хазендорф и сам был достаточно умен, чтобы до этого доду­маться: «Если «Мьючуал» предложит вам объединиться, то вы окажетесь в более выгодном положении и к тому же вам понадобится дополнительная площадь…»
На личном счету Диего Хааса лежал двадцать один с половиной миллион долларов. Он помнил одну цифру, не­смотря на все хитросплетения финансовых операций: тридцать семь миллионов. Именно такую сумму Реб обя­зывался уплатить банку «Хант» за семь его зданий…
— Вычтем двадцать один из тридцати семи, остается… пятнадцать с половиной. А надо еще продать шесть зда­ний. Madre de Dios, Реб, пусть твой дружок Барр немнож­ко поднажмет, и пять последних зданий станут чистыми деньгами.
Он встретился с веселым взглядом серых глаз.
— Значит, я опять ничего не понял, да?
— Почти.
Гарви Барр согласился заплатить семнадцать с полови­ной миллионов за участок на Пайн-стрит, 18. Получив двойные комиссионные за отменное качество оказанных услуг, Дэниэл Хазендорф вдруг отхватил четыреста тысяч долларов — проценты от продажи двух первых зданий из всех принадлежавших «Хант Манхэттен».