Глава 5. Часть 4. Пороги Каракараи

Он приехал незадолго до 20 апреля и, наскоро осмотрев помещения (они занимали два этажа, третий был оборудо­ван лишь к 1964 году), вернулся в кабинет Сеттиньяза, где они и закрылись. Покачав головой, Таррас заметил:
— Что с нами происходит, Дэвид? Без месяца шесть лет назад, при обстоятельствах, которые я назвал бы исклю­чительными, мы познакомились со странным мальчиш­кой; он произвел тогда на нас обоих одинаковое впечатле­ние… И вы его узнали, когда он снова появился перед вами, не так ли? Кстати, когда это было?
Сеттиньяз замялся, сердясь на себя за это и почти сты­дясь своей подозрительности:
— 16 июля прошлого года. В день моего рождения «to свадьбы. Да, я его узнал в первую же секунду.
— А я увидел его в сентябре, 8-го или 10-го, кажется. И тоже сразу узнал. Более того, я тут же вспомнил его фами­лию и двойное имя, вспомнил, как он стоял в моем каби­нете в Маутхаузене и разглядывал страшные фотографии.
Таррас посмотрел на Сеттиньяза, помолчал секунду и вдруг рассмеялся:
— И вот прошло шесть лет, а мы с вами знаем друг дру­га двенадцать или тринадцать лет, и на тебе — боимся от­крыть рот, чтобы не выдать одну из ужаснейших тайн Его Величества Реба Михаэля Климрода! Мы сами сошли с ума, Дэвид, или он заразил нас своим безумием?
— Похоже, — сказал Сеттиньяз, в свою очередь рассме­явшись. — Определенно так. Рад видеть вас, Джордж.
— Я тоже, малыш. Вы всегда были моим любимым уче­ником, несмотря на отсутствие у вас чувства юмора. Кста­ти — это «кстати», разумеется, ничего не означает, — я только что вернулся из Японии. И ездил туда не для про­гулки. Это он меня посылал, к он же попросил меня прий­ти и поговорить с вами. Я обязан все вам рассказать. Слу­шайте и записывайте, ученик мой Сеттиньяз: «Урок Четырнадцатый, или Как Создать Самую Крупную в Ми­ре Флотилию Танкеров, Не Потратив Ни Одного Су из Своего Кармана».
В течение следующего часа, в точности тем же тоном, каким когда-то в Гарварде он объяснял, что Право всегда было лишь «комплексом хитроумных правил, внутренне противоречивших друг другу и не имевших иной цели, кроме стремления придать видимость разумности самым чудовищным деяниям», Таррас рассказал о недавнем на­чинании Реба Климрода и тех практических делах, кото­рые за ним последовали.
— Онасис, в частности, вместе с другими греками ре­шил прощупать почву на месте бывших немецких верфей, в районе Гамбурга, Бремена, Киля и других городов.
И, конечно же, тевтонцы, которые действуют неуверенно, но все же пытаются возродиться, приняли его с распростер­тыми объятиями, они будут строить и уже строят множе­ство кораблей для упомянутых греков. Реб сказал себе, что и другая страна, также получившая взбучку во второй мировой войне, может быть преисполнена такого же бла­горасположения. Например, Япония, ученик мой Сеттиньяз. А место называется Куре. Мой юный Дэвид, когда японцы затеяли в Тихом океане войну, они бросили про­тив нас самые крупные, таких еще и не видели на море, броненосцы «Ямато» и «Мусаси» водоизмещением семьде­сят две или еще сколько-то там тысяч тонн. Мы, кстати го­воря, их потопили, но японцы понимают, что значит по­строить корабль. И они согласились сделать это для Реба, который заказал им шесть танкеров, два из которых — си­дите спокойно, — два из которых водоизмещением пятьде­сят тысяч тонн. Это будут самые крупные танкеры в мире.
— А деньги? — спросил неисправимо практичный Сеттиньяз.
— Ник Петридис зайдет к вам и передаст все договора. Если не углубляться в детали, сделка выглядит таким об­разом: Ник заключил с «Шелл» или с «Галф», а может быть, с обеими компаниями разом, долгосрочные контрак­ты по фрахтованию. На пятнадцать лет, для шестнадцати танкеров, принадлежавших в прежние времена Майореску. А это кругленькая сумма. И главное, гарантирован­ный доход, под который Реб выторговал дополнительные кредиты, они и пойдут на финансирование японского про­екта. А поскольку он заранее подписал и другие договора на более короткие сроки — от трех до пяти лет в том или ином случае — и эти договора касаются трех судов из тех шести, что недавно были им заказаны, то благодаря этой серии контрактов он сумел отхватить новый кредитный куш… что позволит ему либо выкупить, либо… Ну не сер­дитесь же так, студент Сеттиньяз…
— Это безумие.
— А чего другого вы ждали от него, черт возьми? Я про­должаю: либо выкупить, либо сделать заказ на строитель­ство новых судов, но на этот раз у нас, в Америке. Речь идет о верфях в Спароус-Пойнт и в Бетлем-Стил, если я правильно понял. На что потребуется примерно триста миллионов долларов. Он идет на безумный риск.
— Знаю, — лаконично ответил Сеттиньяз.
Когда Таррас умолк, на языке у Сеттиньяза заверте­лись фразы типа: «И вы еще не все знаете, Джордж» или «Если бы он рисковал только в этой сфере, я бы не дрожал, как осенний лист, всякий раз, когда мне приносят новое досье».
Но он промолчал, будучи связанным обещанием нико­му не доверять, «даже Джорджу Таррасу».
Таррас же с улыбкой продолжал:
— Ясно, Дэвид. Прошу суд не принимать во внимание вопрос, который я чуть было не задал. Вы пообедаете со мной?
— Мне очень жаль…
Таррас встал. Он все еще улыбался, хотя по его лицу пробежала легкая тень досады.
— До скорой встречи.
Они расстались; и тот, и другой почувствовали первую трещину, наметившуюся в их безупречной до сего момен­та дружбе, трещина эта со временем не расширилась, но за четыре последующих года устранить ее совсем стало уже невозможно.
В течение этих четырех лет Сеттиньяз редко встречался с Ребом. иногда не видел его по нескольку недель, бывало, и по три месяца. Вначале его удивляли и даже беспокоили исчезновения патрона и в не меньшей степени то доверие, которое ему было оказано, в конце концов и то, и другое стало казаться ему естественным, даже обычным.
Обязанность Сеттиньяза — собирать цифровые данные. Ему одному был поручен этот участок работы. И он заме­тил, что его цифры охватывают не все сферы деятельности Климрода, а только те, за которые он отвечает, к тому же Сеттиньяз был далеко не уверен, что ему известны все де­ла Короля. Весной 1982 года, решив составить полный от­чет, он получил итоговую цифру — тысяча шестьсот во­семьдесят семь фирм, но ни разу нигде не промелькнуло имя Климрода. Ни разу
[Здесь Сеттиньяз допустил ошибку (или же его компьютер пропу­стил информацию). Одна фирма была зарегистрирована на имя Р. М. Климрода (прим. автора).]
. Таррас заметил по этому пово­ду, что в каком-нибудь районе мира, в Швейцарии, во Франции или где-нибудь еще, вполне мог существовать другой Дэвид Сеттиньяз, который, выполнив в точности такую же работу, в данный момент с не меньшим удивле­нием разглядывает собственный список!
В мае 1955 года Дэвид Сеттиньяз составил (не уточняя, для чего это предназначено) короткую справку, включаю­щую основные сведения о сферах деятельности Короля.
Капитал «Яуа фуд» с тридцатью семью дочерними фирмами оцени­вался в девятьсот шестьдесят миллионов долларов.
Оборот капитала в сферах, связанных с прессой, приближался к че­тыремстам двадцати миллионам долларов. Сюда входят:
— посреднические рекламные агентства;
— два телевизионных еженедельника (созданы в 1953 г.);
— бюро туризма и организации досуга;
— агентства S.O.S. Переселенцы;
— 19 радиостанций, вещающих на девяти языках (осень 1952 г.);
— телевизионная станция (лето 1954 г.), и уже запланирована вто­рая.
Роджер Данн являлся официальным владельцем всех этих учрежде­ний (от шестидесяти до восьмидесяти процентов дохода). В действитель­ности по соглашению, заключенному с Ребом, он получал десять процен­тов (не так уж и плохо).
Сектор доставки и распространения прессы заметно расширился гео­графически (Калифорния; зима 1951 г.) и по всем вертикалям — при со­блюдении юридических предосторожностей, необходимых для того, что­бы обойти антимонопольный закон. Гаражи для содержания парка машин, контракты с другими иностранными фирмами, частичный или полный выкуп этих компаний.
По приблизительным оценкам, капитал данного сектора — триста во­семьдесят миллионов долларов.
Четыре сети ресторанов. Географический охват: от Канады до мекси­канской границы.
Сети супермаркетов (существуют якобы независимо от ресторанов). Общий капитал — четыреста миллионов. Шестьсот тридцать — вместе с заводами и фермерскими кооперативами (1953).
Недвижимость — сто пятьдесят миллионов долларов.
Флот. Двадцать девять различных компаний. Водоизмещение: три миллиона шестьсот двадцать восемь тысяч тонн, в том числе два миллиона семьсот тысяч — танкеры. Капитал — триста восемьдесят пять милли­онов (30 апреля 1955 г.).
Наличность (по оценкам): сто девять миллионов сто двадцать четыре тысячи (на 30 апреля 1955 г.).
Общая сумма капитала, размер кредита, дорогостоящая система за­щиты Реба, большое число компаньонов…
Сеттиньяз пришел к выводу, что к 1955 году, через де­сять лет, день в день, после Маутхаузена и менее чем че­рез пять лет после появления у газетного киоска, Реб Ми­хаэль Климрод, не достигший и двадцати семи лет от роду, наверняка «стоил» уже более миллиарда долларов.
И это было известно не только его пятерке.
В начале мая 1955 года Джордж Таррас, совершив еще одно путешествие, вернулся в Нью-Йорк. «Да, Дэвид, опять ездил по его поручению. Три или четыре года назад вы отвергли мое приглашение на обед, помните? А как се­годня?»
Они отправились в «Кейнтон» на Уолл-Стрит. Попивая свой неизменный мартини, Сеттиньяз заметил за соседни­ми столами по крайней мере пятерых людей Климрода и на их приветствия ответил легким кивком головы и улыб­кой. Острый глаз Тарраса не пропустил этой переклички:
— Ощущение тайного могущества приятно, не так ли, Дэвид?
— В каком-то смысле да, — смутившись, ответил Сет­тиньяз, он был слегка раздосадован тем, что замечание по­пало в точку. Действительно, сталкиваясь с людьми, о ко­торых он знал всю подноготную, тогда как им самим было известно так мало, он, что греха таить, чувствовал себя поистине тайным властелином…
Они сделали заказ, и когда метрдотель отошел, Таррас вдруг переменил тон:
— Мне нужно кое-что сказать вам, Дэвид. Поговорим о вашей свояченице.
Сеттиньяз удивленно посмотрел на него.
— Послушайте, — продолжал Таррас, — я, конечно же, выгляжу нахалом, который сует нос не в свои дела. Но не доверяйте первому впечатлению. Что думают члены ва­шей семьи о Чармен?
— Не понимаю.
— Когда вы видели Чармен в последний раз? И я гово­рю не только о вас, Дэвид. Речь идет также о Диане и ро­дителях вашей жены.
— Она встречала вместе с нами Рождество в Нью-Йор­ке. Как обычно.
— И вы ничего не заметили?
Дэвид Сеттиньяз был человеком невозмутимым, спо­койным. Но вопрос, который в тот день задал Джордж Таррас» вызвал в нем бурю противоречивых эмоций: бес­церемонность Тарраса раздражала его, но вместе с тем, увидев, что его собственные опасения относительно Чар-мен таким образом подтверждаются, он сильно встрево­жился.
— Не заметил чего? — повторил он вопрос с совершен­но не свойственной ему язвительностью.
— Чармен не совсем в себе. Такой красивой женщины, наверное, больше нет на земле, но семья уже давно долж­на была бы позаботиться о ней.
Таррас допил свой мартини, глядя прямо в глаза Сеттиньязу:
— Прошу вас, Дэвид, не сердитесь. Так получилось, что я знаю больше, чем мне положено и чем мне хотелось бы знать. Когда вы видели Реба в последний раз? Дэвид, умо­ляю вас, не сердитесь на меня.
— 12 февраля и 13-го, Мы вместе проработали всю ночь.
— А потом?
— Не видел.
— Дэвид, он рассказал мне, что так организовал работу всех своих компаний — мне известна лишь часть, и, разу­меется, незначительная из них, — что они могут функционировать и без его участия. Это правда?
— Да.
— Все налажено так хорошо, что вас нисколько бы не смутило, если бы, скажем, в течение нескольких месяцев у вас не было никакого контакта с Ребом?
Сеттиньяз нахмурил брови:
— Куда вы клоните?
— Это одно из тех сообщений, которое мне поручено передать вам, Дэвид. Он исчезнет на какое-то время. Не спрашивайте меня, куда и почему, я об этом ничего не знаю. Мне лишь ведено предупредить вас, хотя логичнее было бы ему самому объясниться с вами.
— И надолго исчезнет?
— Понятия не имею. Я тоже задал ему этот вопрос, но безрезультатно. Пожалуй, я бы не отказался еще от одного мартини.
— А что еще вы должны передать мне?
— Это касается Чармен. Вы, наверное, знаете, что Реб иона…
Он не закончил фразу. Намеренно. Потому что не знал, известно ли Дэвиду о странных отношениях между Чар­мен Пейдж и Ребом Климродом.
— Я догадываюсь, — сказал Сеттиньяз, — что Реб уже несколько лет встречается с ней довольно часто. Но она никогда не говорит с нами о нем, и они никогда не появля­ются вместе.
Он заметил, каким напряженным был взгляд Тарраса за стеклами очков.
— С Чармен что-нибудь случилось?
— Кажется, нам действительно нужно выпить еще по мартини. И вам, и мне.
29
Это произошло три недели назад.
Джордж Таррас покинул Лондон, где вместе с Тони Петридисом и одним из шотландских юристов улаживал дела, связанные со снаряжением судов, а затем через Па­риж прибыл в Марсель. Там, в аэропорту Мариньян, на берегу залива Бер, как было сказано в телеграмме, его ждал гидроплан. Через полтора часа полета аппарат сел на море в нескольких стах метров от залитого солнцем пора­зительно живописного скалистого берега.
Ждали довольно долго, все словно остановилось, за иск­лючением времени, и вдруг среди скал промелькнула мо­торная лодка, быстро подрулившая к нашим поплавкам. Лодкой управлял Диего Хаас, он был один.
— Вы прибыли вовремя, — заметил Таррас. — Я уже подумывал, не окажусь ли в роли графа Монте-Кристо.
— Остров Монтекристо, — ответил Диего, — располо­жен по ту сторону Корсики. Да и зачем вам сокровища?
— Совершенно верно. В путь, моряк.
В отличие от Сеттиньяза Джордж Таррас относился к Диего с симпатией. «Человек, обладающий таким чувст­вом юмора и до такой степени презирающий весь мир, не может быть негодяем».
И если Реб предпочел, чтобы повсюду его сопровождал странный аргентинец, то это его дело.
— Диего, вам известно высказывание У.К.Филдса: «Че­ловек, который не выносит детей и собак, не может быть негодяем».
— Мне вообще никто не известен.
— А где Реб?
— В Аяччо. К обеду будет здесь.
— И куда же мы, черт возьми, несемся?
Вместо ответа Диего запустил на полную мощность спа­ренный мотор лодки. Было одиннадцать утра, и весеннее корсиканское солнце уже сильно припекало. Таррас обер­нулся: гидроплан неожиданно грациозно взмыл в воздух. Когда же он снова посмотрел вперед, то увидел, как быст­роходное судно огибало небольшой выступ. И тогда от­крылся вид на просторную и великолепную бухту Пьяна, ощетинившуюся игольчатыми скалами и бугристым берегом.
…А вот и черно-белая яхта.
— Это яхта Реба? Я и не знал, что он купил себе судно для отдыха.
Никакого ответа. Но что-то странное промелькнуло в желтых глазах Диего. Чтобы перекричать шум мотора, Таррасу надо было почти орать. Он завопил:
— Я не понимаю: Реб велит мне срочно прилететь из Лондона, а вы говорите мне, что его на яхте нет.
— Яхта принадлежит не ему, — ответил Диего обыч­ным голосом, так как за секунду до этого приглушил мо­тор. — И гидроплан за вами прислал не он. — Он ловко подогнал лодку к трапу. — Не он, а она. С вами хочет по­говорить Чармен.
Таррас поднялся на палубу; к нему подошла очень кра­сивая молодая негритянка, цвет кожи был у нее скорее не черный, а темный. Улыбаясь и не говоря ни слова, она по­казала, куда идти, и привела на корму. Здесь за столом, накрытым к завтраку, сидела Чармен Пейдж, а рядом с ней — еще две юные негритянки, с головы до ног закутанные в голубую вуаль, оставляющую открытыми лишь их чистые лица.
Чармен протянула Таррасу руку, предложила кофе, от которого тот отказался, затем чаю. Он согласился выпить чашечку.
Какая-то легкая тревога постепенно овладевала им, он : кожей чувствовал это. По правде говоря, Таррас мало что знал о Чармен Пейдж, встречался с ней два-три раза да еще Дэвид Сеттиньяз кое-что рассказывал о свояченице. Ему было известно, что она богата, весьма богата, крайне независима, умна и, опять же по словам Сеттиньяза, «экс­центрична».
— Вы с вашей очаровательной супругой могли бы как-нибудь погостить здесь, у меня.
— Шерли была бы безумно рада. Она уже тридцать лет выпрашивает у меня яхту.
И вдруг наступило молчание, именно то молчание, ко­торого Таррас больше всего опасался. Чармен Пейдж по­-французски сказала эфиопкам: «А теперь оставьте нас…» Девушки ушли. Жара нарастала, с берега, до которого бы­ло рукой подать, доносился одурманивающий аромат кор­сиканского леса.
— Я хотела бы поговорить с вами, мистер Таррас. О Ребе, разумеется. — Она прикурила новую сигарету от предыдущей. — Как давно вы его знаете? Насколько мне известно, три человека должны знать о нем больше, чем я. Это Диего, который наверняка убьет кого угодно, если Реб прикажет ему, но расспрашивать его глупо и бесполезно, к тому же я побаиваюсь его… Дэвид, мой свояк, только краснеет и что-то мямлит, как прыщавый студент… И, наконец, вы. Она пристально смотрела на него, и Таррас прочел в ее расширенных зрачках такое отчаяние, что опустил голову, устыдившись самого себя.
Молчание затянулось.
— Понятно, — наконец произнесла она с бесконечной горечью.
Он не смел взглянуть на нее. Чармен снова заговорила тихим, чуть дрожащим голосом:
— Я молода, вроде бы красива, богата и люблю Реба. Даже не думала, что можно кого-нибудь так любить. Но, видно, этого еще недостаточно. Я просила его жениться на мне или хотя бы разрешить жить с ним неразлучно. Умоляла. Мне бы хотелось иметь от него детей. Разве я требую слишком многого?
— Вы ставите меня в чрезвычайно неловкое положе­ние, — глухо ответил Таррас.
— Знаю, вы уж простите меня. Однажды Реб согласился рассказать мне кое-что о своей жизни — это бывает очень редко — и назвал ваше имя, заметив, что нет в мире дру­гого человека, к кому он испытывал бы такие дружеские чувства.
— Прошу вас, — сказал Таррас, невыносимо страдая. Она застыла и вдруг, совершенно неожиданно, заплака­ла, слезы текли, а она даже не пыталась вытереть их.
— Мсье Таррас, когда мы вместе, он бывает так нежен, что это просто невероятно. Реб вообще очень ласковый…
Теперь она всхлипывала, вся дрожала, хотя тело ее по-прежнему было неподвижно, а руки безжизненно лежали на подлокотниках кресла. Потрясенный, как никогда раньше, Таррас вдруг вскочил, чуть не задохнувшись от ярости. «К черту Климрода, — думал он, — этот гений просто чудовищный эгоист!» Он подошел к поручню, со злостью вцепился в него и уже хотел было обернуться и заговорить, но почувствовал, что справа от него кто-то стоит. Таррас повернул голову и в нескольких метрах от себя увидел незаметно появившегося Диего Хааса — он улыбался и чуть ли не дьявольский свет струился из его глаз.
— Скоро появится Реб, — сказал Диего.
Трое мужчин и молодая женщина завтракали на корме; стройные девушки-эфиопки прислуживали им, кружа вокруг стола, как в балете. Самым разговорчивым оказал­ся Реб Климрод, по крайней мере в начале завтрака; гово­рил он действительно очень ласково, а с Чармен был осо­бенно предупредителен и невероятно нежен. Как потом вспоминал Джордж Таррас, речь шла в основном о книгах и живописи; Климрод так непринужденно направлял раз­говор, что бывший профессор Гарварда и не заметил, как оседлал своего любимого «конька»: морское пиратство, ко­торому совсем недавно посвятил уже вторую книгу, увы, воспринятую читателем с невиданным равнодушием. И только часа через два отключившийся на своей маниа­кальной страсти Таррас вдруг осознал, что Климрод просто разыгрывал его, подбросив тему берберов из Кейр-эд-Дина и пиратов из Сале.
— Я ужасно много болтаю! — воскликнул он, поняв на­конец, что злоупотребляет вниманием слушателей.
— Но очень увлекательно, — заметила Чармен; уже давно следы слез исчезли с ее лица, судя по всему, она взяла себя в руки и успокоилась. Море было теплым, хотя стоял всего лишь апрель. Молодая женщина и Реб искупа­лись, эфиопки — тоже, их сильные тела обтягивало что-то вроде сарангов, в которых они казались голыми. Впрочем, на вкус Тарраса, зрелище было довольно приятным. Диего Хаас, утверждавший, что купаться может только при тем­пературе воздуха выше тридцати пяти градусов по Цель­сию — «и минимум плюс тридцать в воде», — продолжал сидеть в большом ярко-зеленом плетеном кресле и поку­ривал сигару — одну из тех вонючих мерзостей, которые он называл ароматными.
Тарраса поразила одна фраза Чармен. «Когда мы вме­сте, он бывает так нежен, что это просто невероятно…» — сказала молодая женщина о Ребе. И действительно, факты были налицо и совершенно очевидные: Реб Климрод обра­щался с Чармен на удивление ласково — два или три раза Таррас заметил даже жест, не оставлявший никаких со­мнений: рукой или просто кончиками пальцев он касался плеча или затылка Чармен, взгляд его серых глаз, оста­навливавшихся на ней, был пристален, чуть ли не траги­чен. «Будь это не Реб, а кто угодно другой, — размышлял Таррас, — я бы подумал, что он до безумия, до отчаяния влюблен в эту женщину…»
Так прошел день, и, как бывает в это время года, до­вольно быстро наступила ночь, ас нею и прохлада. Таррас : прошел к себе в каюту и начал переодеваться к ужину, как раз в этот момент яхта — экипаж состоял из шести слав­ных ребят, греков, как припоминал Таррас, — тронулась в путь. Таррас уже принял душ и надевал рубашку, когда в дверь постучали. Он ответил, и на пороге появилась высо­кая фигура Реба:
— Вы не против ночного путешествия по морю?
— Нисколько.
— Завтра утром будем в Марселе. Пауза. Серые глаза медленно осмотрели каюту и все, что в ней находилось. Остановились на Таррасе, в голове которого сразу промелькнуло: «Он, разумеется, знает. На­верняка этот дьявол может воспроизвести дословно все, что говорила мне Чармен, догадывается обо всех моих со­мнениях, даже самых незначительных. И без помощи Ди­его, который вполне мог подслушивать наш разговор…»
— Джордж, мне действительно нужно кое-что сказать вам, в какой-то мере это объяснит, зачем понадобилось вызывать вас сюда из Лондона. Я скоро исчезну на какое-то время.
— Исчезнете?
— Есть в мире одно место, где мне необходимо бывать иногда. Этот момент наступил. — Он улыбнулся: — А те­перь можете закрыть рот; бывшему профессору Гарварда, который справедливо славится живостью интеллекта и красноречием, не пристало выглядеть таким ошарашен­ным. Джордж, ничего страшного не происходит: я просто еду к людям, к друзьям, которых давно не видел, скучаю без них.
— В Европу?
— Нет, — просто ответил Климрод, по-прежнему улы­баясь.
«И это все, что тебе положено знать, глупый Таррас. Ответа не будет».
— Вы надолго?
— На несколько месяцев, может быть, больше. Еще не знаю.
— А связь будет?
— И да, и нет. На случай крайней необходимости кое-что предусмотрено. Дэвиду будут даны инструкции. Но ведь вам известно: те несколько фирм, что я создал, пре­красно могут работать и без меня. Так они были задуманы.
Помолчав секунду, Таррас сердито покачал головой:
— Пусть мне придется выпрыгнуть в море и возвра­щаться вплавь, но я скажу то, что хочу сказать, Реб. Вы сообщили Чармен о вашем предстоящем отсутствии? Вы ее к этому подготовили?
— Я полагаю, что это не ваша забота, Джордж.
— Она, возможно, едет с вами?
Но Таррас заранее знал, что ответ будет отрицатель­ным.
— Нет, — сказал Реб.
Ясный взгляд Климрода стал вдруг абсолютно свире­пым, ужасающим. Таррас содрогнулся. Но тем не менее продолжал:
— Поговорите с ней, Реб. Прошу вас. Я вас прошу… Или возьмите ее с собой…
Молчание. Серые глаза вновь подернулись задумчивой пеленой и стали совсем непроницаемыми. Дверь откры­лась в коридор и закрылась. Таррас сел на кровать. Он был сбит с толку, и на душе у него кошки скребли.
Его разбудили не выстрелы, которых он не слышал, а топот ног по коридору. Таррас машинально взглянул на часы: час сорок три. Он накинул халат и вышел. В этот мо­мент появилась одна из эфиопок, на ее длинной белой ту­нике видно было пятно крови.
— Мсье должен пойти туда,, — сказала она по-француз­ски.
Он последовал за ней, затем, когда девушка задержа­лась у порога первого отдельного салона в конце коридора, опередил ее. Он вошел в большую и красивую каюту, рас­положенную под кормой. Сначала Таррас увидел Чармен Пейдж. Она стояла, уставившись вытаращенными глазами в пустоту, волосы у нее были распущены, в правой руке она все еще держала небольшой никелированный револь­вер, дуло которого было направлено вниз, в сторону чер­ного ковра. На ней был легкий, почти прозрачный пенью­ар, и Чармен казалась в нем обнаженной.
Реб Климрод находился в трех-четырех метрах от нее, он будто сел на пол, поджав под себя левую ногу и присло­нившись плечами и затылком к белому кожаному дивану. Грудь его была обнажена и залита кровью, но два отвер­стия от пуль были четко видны. Вторая эфиопка, накло­нившись, пыталась приподнять его, чтобы уложить на ди­ван. Климрод очень спокойно сказал Таррасу:
— Джордж, помогите мне, пожалуйста.
Таррас сделал три шага, он прекрасно помнит, что в ; этот момент испытал чувство, которое логически вытекало из зародившихся в нем досады и гнева по отношению к Климроду: «Ты получил по заслугам, Климрод…»
Но размышления его прервал разъяренный безумец, он ворвался в каюту, одним взглядом оценил ситуацию и с яростным звериным рыком бросился на Чармен…
— ДИЕГО!
Голос Реба прозвучал, как удар хлыста.
— Диего, оставь ее! Не тронь ее, Диего! Отойди! Короткая пауза. Затем Реб снова заговорил:
— Прошу вас, Джордж, заберите у нее оружие. Очень осторожно. А ты, Диего, помоги мне…
Климрод зашелся в первом приступе кашля, в уголках губ появилась розоватая пена. Но он тут же приоткрыл глаза:
— Чармен! Отдай Джорджу револьвер, пожалуйста… Отдай, любовь моя…
Таррас подошел вплотную к молодой женщине. Она как будто не замечала его, только тихо и прерывисто дышала; Таррас взял ее за запястье, высвободил револьвер и сунул его в карман халата. Когда он обернулся, Диего, горько рыдая, укладывал длинное тело Реба на белый диван. С обезумевшим лицом, он очень быстро, но тихо говорил что-то по-испански, а Реб односложно отвечал ему на том же языке. Таррас вернулся к раненому: обе пули попали в грудную клетку, одна — довольно высоко, на уровне серд­ца, но несколько левее, так что не могла задеть его, другая прошла ниже и, как потом выяснилось, едва не затронула поджелудочную железу.
— Джордж!
— Не разговаривайте, Реб.
— Джордж, прошу вас, позаботьтесь о ней. Я доверяю ее вам. И сделайте… — новый приступ кашля, он побе­лел, — сделайте все, что скажет вам Диего.
Через несколько минут ритм работы моторов вдруг из­менился, и стало ясно, что судно на всей скорости прибли­жается к побережью Франции. Эфиопки взяли заботу о Чармен в свои руки, уложили ее и, видимо, дали какие-то лекарства; Таррас, пришедший узнать, как идут дела. увидел, что она спокойно спит.
Выходя из каюты, он столкнулся с Диего Хаасом.
— Картина такова, — сказал Диего. — Это я выстрелил в Реба, разумеется, случайно. Вы же ничего не видели. Когда это произошло, вы спали, она тоже. Ни вас, ни ее там не было. Мы с Ребом подвыпили и развлекались, стре­ляя через иллюминатор, как казалось нам, по летающим рыбам. В какой-то момент я поскользнулся, и две злополучные пули попали в грудь Реба. Это все, что вам извест­но.
— А эфиопки?
— Они тоже спали и ничего другого не скажут. Тем бо­лее матросы, все улажено. Господин Таррас, таково жела­ние Реба, и мы его выполним, все без исключения. А те­перь, прошу вас, отдайте мне оружие.
Реба положили в больницу для моряков в Тулоне. Вра­чи сказали, что его жизнь вне опасности, что он достаточ­но крепок, чтобы выжить, к тому же пули были мелкого калибра, а револьвер маломощный. Так что выстрелы слишком большого вреда не причинили.
Полицейское расследование ограничилось той же ба­нальной версией, французские следователи в целом были удовлетворены, да и выбор-то у них был небольшой: вер­сия Климрода и версия Диего Хааса. Что касается Джорд­жа Тарраса, то он придерживался указанной схемы.
Таррас пришел навестить Климрода, которого но про­шествии двух первых дней перевели в частную клинику Мурийона.
— Я очень огорчен, Джордж, что вы оказались замеша­ны в историю, которая не должна была вас касаться и тем более причинять вам неприятности, — сказал Реб.
После чего очень естественно, словно речь шла о какой-то малозначительной случайности, перешел к другим воп­росам. Он хотел, чтобы Таррас как можно скорее вернулся в Соединенные Штаты: «Час назад я говорил с Ником но телефону, у него что-то не ладится, он хотел бы посовето­ваться с вами…»
Климрод продолжал говорить, поразительная, противо­естественная память позволяла ему хранить в голове мельчайшие подробности каждого дела, вплоть до фами­лий основных руководителей различных верфей как в Со­единенных Штатах, так и в Японии.
— Джордж, будьте добры, скажите Нику, что я желал бы получить очень подробные сравнительные данные обо всем, что касается отгрузки цистерн. В некоторых пунктах японцы изменили цены по фрахтование, интересно, почему. Нумата и Камехиро предложили нам…
Медленный и размеренный голос называл экзотические имена и цифры с ошеломляющей и даже пугающей точностью. Таррас встал со стула. В окно он увидел что-то вроде белой горы — голый утес под ярким лазурно-голубым не­бом.
— Джордж!
Таррас не поддался импульсивному порыву и не обер­нулся. Он не хотел встречаться взглядом с Климродом. Но и молчать больше не мог.
— Чармен кое-что рассказала мне, — начал он, — и среди прочего упомянула о дружбе, которой вы меня, ка­жется, удостаиваете. По ее словам, я — единственный в мире человек, к кому вы питаете самые искренние друже­ские чувства.
Молчание.
В конце концов Таррасу все же пришлось обернуться. И, естественно, Климрод просто испепелил его пылающим взглядом своих серых глаз. Но он выдержал его. И тогда произошло непостижимое: глаза отвел Реб.
— Я люблю эту женщину, Джордж. Нет, позвольте мне договорить, прошу вас… я не очень привык к откровенным признаниям. Она сказала вам, сколько времени мы с ней встречаемся?
— Около четырех лет.
Климрод кивнул. Теперь и он смотрел на белую гору.
— Она вам говорила, что хочет выйти за меня замуж и жить вместе со мной?
— Да.
— Мечтает иметь от меня детей?
— Да.
— И вы хотели бы знать причину, заставляющую меня так упорно отказывать ей в этом? Вы, наверное, считаете, что причина тому — безразличие с моей стороны, а скорее всего, чистый эгоизм, ведь моя главная забота — реализо­вать собственную мечту? Таков ваш ответ, не так ли, Джордж?
— Да.
Климрод немного помолчал, а затем совершенно чужим голосом произнес:
— Она уже четыре раза лежала в психиатрической больнице, Джордж. Я назову вам их адреса, имена врачей, лечивших ее, если вы не верите мне на слово. У нас уже был ребенок, два года назад. И она убила его через полто­ра месяца после рождения. Задушила. Сиделка находилась в соседней комнате и ничего не слышала, ничего не смогла сделать, несмотря на все предостережения с нашей стороны. После этого она снова лежала в больнице, и ког­да вышла — врачи считали, что она выздоровела, — сде­лала себе операцию и теперь никогда не сможет иметь де­тей. Трижды она пыталась покончить с собой, и теперь ее снова придется положить в больницу, еще раз попытать­ся… Продолжать дальше?
— Я проверю каждый факт, — ответил Таррас хриплым голосом, поразившись собственной решительности, но уже заранее страдая.
— Сделайте это.
В дверь комнаты постучали. Вошел Диего и застыл на пороге.
— Сейчас, Диего, — мягко сказал Реб, — нам недолго осталось.
Маленький аргентинец вышел. И снова воцарилось молчание. Подавленный, Таррас стоял, опустив голову, а когда поднял ее, увидел, что голова Реба покоится на по­душках — веки закрыты, лицо исхудалое, щеки ввали­лись, он был очень бледен. И совсем неожиданно острей­шее чувство жалости, стыда и боли — все вместе — охватило Тарраса, и взгляд его помутился.
— И еще одно, Джордж. Мы с Чармен женаты. Мы по­женились 19 января 1951 года б Рино, в Неваде. Можете проверить. Мне даже хочется, чтобы вы проверили — и это, и все остальное… Я хотел бы… — Он остановился, глубоко вздохнул, ничем иным не выдав своих мучитель­ных переживаний: — Джордж, мне хотелось бы еще раз убедиться, что в моей жизни было и другое, не только этот кошмар.
В сущности, еще не приступив к проверкам, которые проводил не без стыда, Таррас был абсолютно уверен, что Реб сказал ему чистую правду.. Все, разумеется, подтвердилось.
В апреле 1955 года Чармен Пейдж — Климрод снова бы­ла помещена в больницу, в Швейцарии, как это было в двух предыдущих случаях; о том, что ее положат туда, предупредили за пять недель, после ужасного приступа, случившегося с ней в Каире.
Когда Таррас навестил ее, она его не узнала, не вспом­нила имени, забыла все, абсолютно все, даже Реба. Хотя в остальном казалась абсолютно нормальной, рассказывала о подготовке к следующему морскому путешествию на ос­тров Сулавеси и в Новую Зеландию, была весела, игрива и красива до слез.