Глава 7. Часть 3. Черепаха на деревянной ноге

43
Как утверждают Сократес и Сеттиньяз, чье мнение здесь совпадает, операцию проводил человек по имени Проссер, правда, неизвестно, настоящее это имя или нет. Сеттиньяз считает, что Проссер был руководителем служ­бы «Действие», выполнявшей разведывательные функции по заданию группы Джетро. Сеттиньяз абсолютно убеж­ден в существовании такой организации со сложной струк­турой. Как иначе объяснить, что среди подставных вла­дельцев компаний и доверенных Климрода было так мало злоупотреблений.
Биржевого маклера звали Масейю. Его приметил — и подкупил, лучше не скажешь, — Проссер в начале мая 1969 года. В течение пятнадцати лет Масейю был советни­ком Жоана Гомеша ди Оливейры по вопросам капиталовложений. Расследование, проведенное Джетро, показало, что на международном финансовом рынке Масейю сотрудничал с нью-йоркской, а также лондонской фирмами и по­средническим агентством Цюриха.
То же расследование, подобное рентгеновскому просве­чиванию, позволило получить первый «снимок» состояния ди Оливейры. Основным источником его доходов была посредническая деятельность в торговле бриллиантами; од­нако по наследству к нему перешла и недвижимость — особняк в квартале Ларанжейрас в Рио, загородный дом неподалеку от леса в Тижуке, фазенда с чайными планта­циями в триста пятьдесят гектаров в штате Сан-Паулу, наконец, две большие квартиры — он сдавал их внаем — в новом доме на проспекте Атлантика, то есть непосредст­венно на пляже Копакабаны. И это только официально за­регистрированная на его имя собственность. Но помимо всего вышеупомянутого, около миллиона долларов лежало у него на счету в банке Нассау, кроме того, два дома в Со­единенных Штатах, записанные на одну багамскую фир­му, в действительности принадлежали ему.
Первый этап операции предусматривал завоевание до­верия. Маклер Масейю, встретившись с ди Оливейрой, со­общил, что его иностранные корреспонденты по секрет­ным каналам только что передали ему информацию о предстоящей спекулятивной операции на бирже, и она представляет большой интерес.
— Фирма называется «Интернешнл электрик», вы ее, конечно, знаете. Я подготовил для вас обычную справку. Дело чистое, великолепно подготовленное и абсолютно надежное. Мои информаторы убеждены, что очень скоро фирма будет продавать свои акции на бирже. Их цена под­нимется. Я сам прослежу на месте. Предлагаю вам вос­пользоваться секретными сведениями: речь идет о кратко­срочной операции, месяца на три…
Ди Оливейра согласился. И был рад этому. Хотя сделки по покупке контрольного пакета акций не произошло, ак­ции «Интернешнл электрик» в течение следующих недель заметно подскочили в цене под давлением могуществен­ных финансовых групп, скупавших их. Вторая стадия — вложение капиталов.
— Послушайте, — убеждал его Масейю по указке Проссера, — вы уже заработали около ста пятидесяти тысяч долларов. Можете на этом остановиться. Но на вашем месте е я бы этого не делал. Начал бы снова. Все мои информа­торы из Нью-Йорка, Лондона и Цюриха убеждены: операция еще не закончена, цены на акции снова поползут вверх и чертовски быстро, финансовые группы еще не ска­зали последнего слова. И я полагаю, настало время развернуться. Хотите знать мое мнение? За шесть месяцев вы и можете заработать два, а может, и три миллиона долла­ров. Да, за полгода. Необходимое и достаточное условие для этого: вы должны в течение шести месяцев приобрести значительное количество акций «Интернешнл электрик» и взять на себя обязательство оплатить их.
— Каков риск?
— Риск обычный, — отреагировал Масейю. — Только тот, что связан с опционом, потому что на конечной ста­дии никакого риска нет, можете мне поверить. Я вам уже объяснял, что такое опцион: например, вы хотите заклю­чить срочный контракт-сделку, скажем, на десять милли­онов долларов, и необходимо, чтобы маклер заинтересо­вался вашим предложением; для этого достаточно выплатить ему гарантийный депозит. Я надеюсь добиться, чтобы для вас этот депозит не превышал десяти процентов реальной суммы, которой вы оперируете. Следовательно, вам придется заплатить, в сущности, лишь один миллион, благодаря которому на полгода вы получите право купить акции на сумму в десять миллионов; но в действительно­сти они будут стоить уже двенадцать, тринадцать, если не четырнадцать миллионов. И через шесть месяцев простой росчерк пера позволит вам практически в один день про­дать акции, которые вы скупили, за эти двенадцать, три­надцать или четырнадцать миллионов. Таким образом их покупку вы оплатите деньгами, заработанными на их же продаже. Прибыль: два, три и даже четыре миллиона. Все очень просто.
— Но если они потребуют: заплатить все сразу?
— Такая возможность не исключена, — спокойно ска­зал Масейю. — Теоретически. Если колебания цен на рынке в этом шестимесячном промежутке будут таковы, что риск окажется большим, чем сумма вашего депозита, маклер может потребовать полной выплаты. Но, положа руку на сердце, Жоан, я в это не верю. Подобные вещи случаются не чаще одного раза в двадцать лет. Я лично знаком с Несимом Шахадзе; это он вместе с американцем Ванденбергом и нашим соотечественником Сократесом объявит о продаже акций «Интернешнл электрик». Ша­хадзе — ливанец и, главное, очень крупный финансист, он может спокойно выложить вам на стол пять, шесть, если не больше, миллионов долларов; ведь за его спиной стоят нефтяные короли, эмиры. Делайте, что хотите, но я не упущу такого случая.
— Но у меня нет миллиона.
— Жаль. Я, например, поставил на карту все. Судите сами: заложил даже свой дом в Нитерои. Почему бы и вам не поступить так же? У вас есть чайная плантация недале­ко от Сан-Паулу. И квартиры. Не считая того, что навер­няка припрятано, жмот вы этакий. Жоан, время не тер­пит, хотите, я вам подыщу банк, который согласится помочь. Каждый день на счету. Первым придешь, первым и получишь.
Ипотечный банк, находился в Сан-Паулу. В качестве посредника в этой сделке выступала крупнейшая в городе контора ныне покойного Эмерсона Коэлью.
По совету Масейю ди Оливейра подписал контракт на миллион шестьсот тысяч долларов с нью-йоркским мак­лерским агентством, которое даже отдаленно не имело ни­какого отношения к Ребу Климроду.
Третий этап разворачивался совсем в иной сфере. Дэвид Сеттиньяз и Жоржи Сократес не могут сказать, какую роль играл здесь Король и вообще воспользовался ли он своим могуществом. Бразилец, как ни странно, склоняется к тому, что это так и было, однако не может привести никаких доказательств: «Более десяти лет назад этнологи, представители других отраслей науки и священнослужители забили трево­гу по поводу деятельности Службы защиты индейцев. Но эти протесты до последнего времени не находили отклика в пра­вительственных кругах. Теперь нам известно, что бразиль­ское правительство именно тогда начало создавать комиссию по расследованию, которая придет к выводу о необходимости роспуска Службы защиты индейцев и замены ее Национальным индейским фондом.
Известно также, что сотни чиновников среднего уровня были уволены или отданы под суд, а сотни других понижены в должности или переведены на другую работу.
Жоан Гомеш ди Оливейра ушел в отставку, не дожидаясь, пока С.З.И. перестанет существовать. Перед тем как оставить свой пост, он даже счел необходимым выступить в прессе с заявлением, в котором выражал свое «возмущение, гнев и стыд по поводу того, что своим честным именем — гордым именем семьи, с незапамятных времен прославленной в истории страны, — прикрывал, хотя и невольно, постыдные деяния, о которых, разумеется, вовсе не подозревал. В противном случае он искоренял бы беспощадно…».
Между тем Сеттиньяз вернулся в Нью-Йорк. Летом без единого сопроводительного слова ему были присланы переводы и фотокопии газетных вырезок, в которых благо­родный гнев ди Оливейры отразился достаточно ярко. Сеттиньяз вспоминает, как его поразила эта подборка: все шло к тому, что пресловутый ди Оливейра в конце концов элегантно выпутается из щекотливой ситуации.
Ареной четвертого этапа стал Лондон. Именно в Лондо­не «Сентрл селлинг организейшн», коммерческий центр фирмы Де Бирс, заключает сделки по продаже необрабо­танных алмазов. В этой сфере торговли С.С.О. контроли­рует семьдесят процентов мирового оборота. Необработан­ные алмазы, которые она продает, поступают из Южной Африки или других алмазодобывающих стран: СССР и Центральной Африки; торговый оборот фирмы в то время превышал два миллиарда долларов в год. Ритуал торгов всегда был незыблем и торжествен; со всего мира приезжа­ли посредники: их было немного, и отбирали их в самом С.С.О.; только эта организация открывала доступ к сдел­кам; репутация посредников должна была быть безупреч­ной. Они садились за крутящийся стол; им партиями пред­лагали необработанные алмазы по цене сто — двести тысяч долларов. Никаких дискуссий не допускалось, посредник имел право лишь выбирать товар, не больше.
Каждый обязан был купить хотя бы одну партию.
Ди Оливейра входил в число таких посредников.
Неизвестно кем посланные курьеры доставили досье по шести адресам. На всех папках имелись хорошо знакомые Сеттиньязу надписи: «Строго секретно — Передать в собственные руки». Содержимое было везде одинаковым: три из тех фотографий, что Реб Климрод показывал Дэвиду Сеттиньязу, затем еще три, на которых глава гаримпейрос стоял рядом с ди Оливейрой. Несколько фотокопий доку­ментов подтверждало следующее: головорез работал на ди Оливейру в течение четырнадцати лет; двое врачей, про­водивших «вакцинацию», получали от него деньги, а по­сле этой операции он сам сажал их в самолет на Ла-Пас; авиабилеты были выданы агентством Белена и занесены на счет ди Оливейры; того же гаримпейрос ежегодно за­числяли на службу управляющим фазендой в штате Сан-Паулу, где его никто никогда не видел, хотя он получал непомерно высокое жалованье — двенадцать тысяч долла­ров в год или соответствующую сумму в бразильских ку­пюрах; тот же ди Оливейра дважды на небольшом турист­ском самолете пролетал над районами резни и, долго кружа над ними, задавал своему подручному вопросы, ка­сающиеся «операции», как он это называл («свидетель­ские показания пилота, записанные следователем из Беле­на, прилагаются»); ди Оливейра вел переписку с одной европейской компанией, штаб-квартира которой находи­лась в Швейцарии, и в одном из писем через четыре дня после резни бразилец писал: «Теперь путь свободен».
Первое требование о внесении дополнительного гаран­тийного депозита стало пятым этапом. Речь шла о двух­стах пятидесяти тысячах долларов, востребованных нью-йоркским маклерским агентством. Подавленный тем, что с ведома С.С.О. фирмы Де Бирс его бесцеремонно исключи­ли из крайне ограниченного контингента посредников в торговле алмазами, ди Оливейра воспринял этот новый удар как полную катастрофу. Масейю пришлось долго уго­варивать своего клиента, пока тот не согласился в течение нескольких часов распродать по дешевке часть своего не­движимого имущества, чтобы собрать нужную сумму.
Первое требование о выплатах поступило 14 ноября 1969 года, второе — на десять процентов, то есть сто тысяч долларов — 24 числа того же месяца. Третье — в канун Рождества, четвертое — об очередной выплате двадцати пяти процентов — 19 января 1970 года. Все деньги, хранившиеся на Багамах, были изъяты для этой цели, а Масейю уговаривал: «Жоан, вы либо заплатите, либо совсем разоритесь, потеряв все, что вложили до сих пор. Навер­ное, вы допустили какую-то оплошность, иначе откуда бы нью-йоркским маклерам знать, что у вас есть недвижи­мость на американской территории? Но что ни говори, я и сам не в лучшем положении. Если бы не дядюшка из Манауса, который готов мне помогать, я бы давно лопнул. Но v же виден свет в конце туннеля, мы выпутаемся; Несим Шахадзе — настоящий дьявол, он нарочно сбивает курс, чтобы скупить побольше акций. Надо только продержать­ся какое-то время, несмотря ни на что, мы выиграем…
Между тем гонконгское финансовое представительство в лице китайского миллиардера по имени Хань распродало все имеющиеся у них акции «Интернешнл электрик». Ев­ропейская группа, возглавляемая французом по имени Субиз, сделала то же самое. Их примеру последовали крупные мексиканские держатели акций, объединившиеся вокруг Сантаны… P<>— Жоан, нужно держаться. Посмотрите, американская группа Ванденберга начинает покупать акции. Покупает по дешевой цене, но покупает. Они тоже верят в «Интер­нешнл электрик». Это лишь вопрос времени…
Пятый удар был нанесен 30 января, речь шла о тридца­ти процентах.
На шестой стадии вмешалась пресса. Газеты охотно вос­произвели на одной и той же полоски добродетельные за­явления ди Оливейры по поводу его ухода из С.3.И., и результаты расследования, проведенного журналистами. Бразильские репортеры — а все агентства мира подхвати­ли информацию — без особых комментариев опубликова­ли те же документы, что были адресованы фирме Де Бирс и ее коммерческому центру.
На седьмом этапе подключились международные юри­дические службы: обстоятельства сложились так, что забо­ту обо всех индейцах, избежавших резни, взяла на себя американская организация, возглавляемая бывшим профес­сором Гарварда Джорджем Таррасом. Несмотря на меди­цинскую помощь, оказанную несчастным, многие из которых умерли от ужасных ран. Эвакуировавшие их санитарные самолеты садились не только в Бразилии, но и в других странах, в частности в Соединенных Штатах, смерти, зарегистрированные вне Бразилии и свидетельствующие, что на бразильской земле происходит планомерное истребление индейцев, подтвердили, что Жоан Гомещ ди Оливейра — убийца и по законам международного права подлежит суду за «преступления против человечества». У него отобрали паспорт до завершения следствия.
Но необходимости в этом уже не было. Всего за несколько дней он приобрел почти такую же «славу», как Менгеле. И если бы и был еще платежеспособным, то даже шофер такси отказался бы везти его.
Восьмой, и последний, этап больше всего ужаснул Дэвида Сеттиньяза беспощадной и холодной жестокостью.
Первые индейцы появились в апреле 1970 года. Снача­ла их было не более двадцати; они ничего не делали, толь­ко неподвижно и молча стояли перед Домом ди Андради, племянника ди Оливейры, приютившего его. Ди Андради тоже потерял все деньги, которые одолжил дяде для его неудавшихся спекуляций. Индейцы дежурили здесь день и ночь, сменяя друг друга, но не покидая своего необычного поста.
Постепенно их становилось все больше. Вскоре собра­лось уже человек сто; дважды полиция пыталась разогнать их, но индейцы покорно позволяли себя арестовывать и шли в тюрьму. Однако на их место приходили другие. И всякий раз, когда ди Оливейра пытался сбить их со своего следа, вплоть до того, что однажды уехал в южную дерев­ню под Куритибой, что в тысяче километров от Рио, часть из них последовала за ним, видимо, располагая для этого необходимыми средствами.
Ди Оливейра пустил себе в рот пулю одиннадцатимил­лиметрового калибра.
Только тогда индейцы ушли.
44
1969 год был особенно знаменателен для Сеттиньяза. Наконец-то он понял, что создает Реб в бассейне Амазон­ки. Ему и так нелегко было прийти в себя от изумления при виде грандиозных преобразований. Но больше всего он был потрясен тем, что Реб сумел так организовать и осуществить свой проект, что он, Сеттиньяз, знавший почти все о нем, даже не заподозрил о существовании это­го поля деятельности Климрода.
Реб без чьей-либо помощи приобрел здесь земле в част­ную собственность, и никто не забил тревогу, ни один член правительств заинтересованных стран ни разу не за­явил протеста. Сеттиньяз не был наивным человеком; он догадывался, что должностные преступления, конечно, сыграли свою роль. Но только этим все не объяснишь. «Я создаю новую страну», — сказал Реб. Жоржи Сократес на­чал покупать для Климрода земли с 1954 года, во, утверж­дал он, Эмерсон Коэлью делал это и раньше. К тему вре­мени было куплено уже 700 000 гектаров земли.
Документы, хранящиеся у Сеттиньяза, подтверждают, что первые приобретения амазонских земель были сдела­ны Климродом в 1950 году, то есть в то время, когда Климрод вышел из леса, чтобы отправиться в Соединенные Штаты. Самые первые сделки заключал Убалду Роша, а деньги были заработаны на продаже алмазов. Но Убалду Роша молчит. И если умение молчать всегда считались главной чертой Приближенных Короля, то Роша, метис из Моры, в этой области побил все рекорды.
Но в 1952 году Король еще не мечтал о королевстве. Его первые приобретения, конечно же, не имели иной цели, кроме обеспечения «себе и другим шаматари» официального и неоспоримого права на владение частью террито­рии, на которой они жили.
Эмерсон Коэлью — кролик по-португальски — стал агентом, когда началась вторая волна закупок.
Родоначальником ее был почти легендарный персонаж, некий полковник бразильской гвардии, бывший рабочий с каучукового завода, позднее даже ставший сенатором, Жозе Жулиу да Оливейра, не имеющий никакого отноше­ния к Гомешу да Оливейре. «Полковник Зе Жулиу» за по­следние годы XIX и первые тридцать лет XX века, с по­мощью завидной энергии, жестокости, коррупции и бесспорной храбрости сумел «выкроить» для себя настоящую маленькую империю на северном берегу Амазонки. Но проказа не пощадила его; в 1948 году он продал все земли консорциуму бразильских и португальских торговцев. А Коэлью (умерший в 1966 году) перекупил у них за два миллиона двести тысяч долларов территорию в три миллиона гектаров. Если эта сделка, растянувшаяся временя (чем и объясняется тот факт, что появившийся на сцене Сократес знал только о семистах тысячах гектара была самой крупной, она все же не была единственной: юрист из Сан-Паулу одновременно покупал для других компаний — в общей сложности их станет тридцать восемь — земли и фазенды на всей обширной территории в основном охватывающей север Бразилии.
Хайме Рохас, аргентинец из Буэнос-Айреса, с 1956 год занимался подобными сделками в двух соседних испано-язычных странах: Колумбии и Венесуэле.
Жоржи Сократес к тому времени развернулся вовсю. Хотя наибольшую активность стал проявлять после 1956 года, когда Реб Климрод вышел из леса и начал Второе наступление.
Кстати, Сократес был тем человеком, который скупил в Сармакору между Риу-Негру и Риу-Бранку огромную территорию в два миллиона шестьсот тысяч гектаров, первые документы на право владения этими землями были датированы 1893 годом.
Рохас постепенно записал себе в актив около миллион восьмисот тысяч гектаров.
Итак, начавшись в 1950 году, операция подходила к концу в 1969-м. Последние сделки должны были быть заключены не позднее чем через два года, и тогда растянувшееся на двадцать один год завоевание земель заверши­лось бы окончательно. А пока конторы Сократеса и Рохаса не прекращали своей деятельности, так же как группа в
Сан-Паулу, хотя после смерти шефа она немного сократилась и сбавила активность.
Сто одиннадцать компаний, по меньшей мере треть из которых были бразильскими (во всяком случае, с виду), использовали все возможности бразильского, венесуэль­ского, колумбийского и даже международного права для проведения упомянутых операций. Разумеется, в итоге, на взгляд стороннего, наблюдателя — другими словами, всех окружающих, — не могло быть и речи о каком-то едином владении, поскольку собственников, никак не свя­занных между собой, оказалось сто одиннадцать. И между ними сложились исключительно дружеские, добрососед­ские отношения…
Взаимопонимание было поистине полным. Но ведь ни один закон этого не запрещает.
В 1969 году и даже позже Сеттиньяз искренне верил, что Реб Климрод, подобно «полковнику Зе Жулио», не ставил перед собой иной цели, кроме создания для себя королевства. К тому же это предположение подкрепляли все внешние факторы, в том числе и высказывания самого Реба.
45
«Сикорский» приземлился в центре площадки, которая, как сначала показалось Сеттиньязу, заросла травой. Даже с двадцатиметровой высоты этот участок земли был похож на обычную лесную поляну. Но то был всего лишь отголосок тех времен, когда построенный в глубине джунглей аэродром пытались, кстати небезуспешно, замаскировать под лесные заросли. Но это было в прошлом. Теперь шел 1974 год, и Сеттиньяз уже в пятый раз посещал королевст­во. Судя по зданиям, которые выросли вокруг, здесь работали совсем открыто.
Между прочим, появилась и асфальтированная дорога, которой не было во время его предыдущего посещения. А также множество машин, от которых отделилась группа мужчин и женщин, вышедших навстречу Ребу. Большин­ство этих людей были знакомы Сеттиньязу. Он узнал Эскаланте, Собеского, Тражану да Силва и, конечно, Марни Оукс с ее неизменным блокнотом. Одна пара подошла к нему.
— Надеюсь, вы не забыли нас, — сказала женщина.
— Вы Этель и Элиас Вайцман. Я вас прекрасно помню.
Он познакомился с ними пять лет назад, в то время, когда узнал о проекте. Оба они были невысокого роста и уже не молоды: лет так пятьдесят пять — шестьдесят. С учетом знаний обоих, они говорили по меньшей мере на двадцати языках. Начиная с 1946 года чета Вайцман мно­го лет проработала сначала в Международном фонде помо­щи детству, затем в ЮНИСЕФ, а потом в Центре социаль­ных проблем при ООН в Нью-Йорке.
— Как приятно, что вы нас не забыли!, — сказала Этель. — А знаете, мы теперь очень важные люди? Что-то вроде министров у подданных Реба.
Она улыбнулась, как застенчивая птичка, но смущение, конечно же, было обманчивым. Эта хрупкая женщина, весившая, наверное, сорок кило с небольшим, обладала совершенно феноменальной энергией, подвижностью и необыкновенной физической и моральной выносливостью (выжила в Берген-Бельзене и трех других лагерях, где ей пришлось побывать). Американец Вайцман познакомился с Этель после второй мировой войны. И до самой ее смерти в сентябре 1980 года она всегда была в прекрасном настро­ении, работала по двадцать часов кряду и забиралась в са­мые непроходимые места серры Пакараймы.
— Реб попросил нас позаботиться о вас, — сказала она. — Слово «министр» вас не удивляет?
— Немного, — признался Сеттиньяз, — Я не предполагал, что все зашло так далеко. О каком населении идет речь?
— Об индейцах и кабоклос, конечно. Кабоклос — это метисы, они работают в джунглях, возделывают землю. Но мы занимаемся не только ими, в нашем ведении и иммигранты. — И она засмеялась совершенно прелестным мелодичным смехом. — Кажется, вы не перестаете удив­ляться, Дэвид. Мы будем вас так называть, а вы, разуме­ется, зовите нас просто Элиас и Этель. Элиас помалкивает. По правде говоря, он просто не успевает вставить слово из-за моей болтовни. Но говорить он все же умеет. Только иногда, когда меня нет. Кстати, он знает тринадцать языков. Сейчас изучает вьетнамский. И яномами, конечно. Что касается яномами, то он почти свободно изъясняется на нем, значительно лучше меня…
За руль села Этель, крутившая его, как штурвал кораб­ля. Реб и остальной отряд встречающих уже тронулись в путь. Поехали по направлению к городу. Илья-Дорада, будущая столица королевства, за последние пять лет за­метно разрослась. Сеттиньяз не был здесь три года и с тру­дом узнавал места: появилось несколько сотен различных зданий, самые высокие из них не превышали четырех эта­жей. Но побывав в одном из них, Сеттиньяз узнал, что каждая постройка уходила вниз еще на два-три этажа. — Сколько людей живет здесь теперь?
— В самом Илья-Дорада? Если считать всех — мужчин, женщин и детей, — получится что-то около семи тысяч восьмисот человек. Вы хотите знать точную цифру?
— Нет, спасибо. Ну, а в других центрах?
— Шесть тысяч девятьсот — в Вердинью, пять тысяч шестьсот пятьдесят — в Сан-Жоан ди Бейрасал, тысяча восемьсот — в Диамантине. Не считая других поселков и эксплуатационных центров в самых разных местах. И, разумеется, silvivilas — лесных деревень. В среднем в деревне насчитывается около двух тысяч жителей, и на каждую приходится двадцать тысяч гектаров леса. Мы собираемся достроить шестьдесят деревень; двадцать четыре на сегодняшний день уже полностью отстроены, девятнадцать — почти закончены. Вы бывали там?
— Один раз.
Это происходило в 1971 году. Вертолет приземлился на Футбольном поле. Глазам Сеттиньяза предстал поселок, целиком состоящий из выстроившихся в ряд индивидуаль­ных домов и всего-навсего трех общественных зданий. Все постройки были исключительно из бетона и красотой не отличались. Чистые, функциональные, но довольно унылые дома. Этель Вайцман улыбнулась:
— В этом одна из причин, заставивших нас принять предложение Реба, Дэвид. Инженеры и архитекторы слишком часто мыслят прагматически, хотят строить по­быстрее и подешевле. Тридцать лет мы с Элиасом ездили по всему миру и сейчас продолжаем ездить, чтобы приостановить лавину человеческих бед. Здесь наша работа приобрела хотя бы конкретный смысл, мы можем видеть ее результаты, и теперь не все кажется совсем безнадеж­ным. И, кроме того, разве устоишь, когда вас соблазняет Реб? Я, конечно, говорю не о деньгах…
Сеттиньяз попытался подсчитать, сколько же людей живет здесь. Элиас Вайцман, видимо, догадался об этом и наконец-то смог вставить фразу:
— Не тратьте время, Дэвид, шестьдесят девять тысяч шестьсот двадцать четыре человека на сегодняшний день. Прибавьте изыскательские партии Яна Кольческу, Тражану Да Силвы и Уве Собеского, а также другие службы. В общей сложности получится семьдесят четыре тысячи триста человек.
— Не слушайте его, — весело заметила Этель. — Он всегда был бездарным математиком. Элиас — врач, а счетовод. На данную минуту точная цифра — семьдесят пять тысяч сто восемнадцать. Через какое-то время, может быть, год, когда закончится предусмотренное строительство в Сан-Жоане и, главное, в Диамантине, а также в новом центре, еще не имеющем названия, у нас будет жить намного больше ста тысяч человек. По генеральному плану через пять лет должно быть двести семьдесят пять тысяч жителей. Я лично думаю, что эта цифра будет возрастать, и довольно быстро.
Сеттиньяз оторопело смотрел на нее. Этель взяла его за руку:
— Пойдемте, я приготовлю вам кофе. Кажется, он вам необходим.
Генеральный план был реализован до мелочей и подтвердил правоту Этель Вайцман: в 1980 году в королевстве поселились триста шестнадцать тысяч человек, не считая индейцев и двух-трех тысяч непримиримых кабоклос, не пожелавших интегрироваться. Предполагалось, что объем инвестиций составит четыре миллиарда четыреста миллионов долларов.
Разумеется, сумма была превышена, и намного.
Вот как жило королевство в 1980 году:
— Все города были построены на неосвоенных землях, где испокон веков никто никогда не жил. Их было шесть. Число жителей ни в одном из городов не превышало две­надцати тысяч, дабы избежать излишней, антигуманной урбанизации. Илья-Дорада, расположенный почти на са­мом берегу Риу-Негру, был построен раньше других горо­дов и потому стал столицей. Остальные пять были названы так: Сан-Жоан ди Бейрасал, Вердинью, Диамантина, Монте-Гросу и Куарента (в честь десятикилометровой столбовой отметки, установленной бригадами Тражану да Силвы, прокладывающими трассу).
В каждом городе была термоэлектрическая станция, по­дававшая электроэнергию на расстояние в семь — один­надцать сотен километров, а также водопроводная, канализационная и дорожная сеть. Кроме этого — по меньшей мере одна больница на сто пятьдесят — двести пятьдесят коек с полным хирургическим оборудованием. Больницу обслуживал персонал из ста шестидесяти врачей и данти­стов, восьмисот медсестер и санитарок. В каждой деревне и каждом крупном шахтерском, сельскохозяйственном или промышленном центре был устроен диспансер с двумя врачами и шестью ассистентами; к 1980 году число их до­стигло семидесяти двух. Служба срочной эвакуации, рас­полагающая двумя самолетами и четырьмя вертолетами, в случае тяжелых заболеваний доставляла пациентов в больницы Илья-Дорада и Вердинью, оборудованные луч­шей медицинской техникой, в частности реанимационной аппаратурой, и, кроме того, могла осуществлять специ­альные санитарные рейсы в Белен или Рио и даже в Сое­диненные Штаты.
Система образования включала семьдесят начальных и двенадцать средних школ. Преподавание велось на порту­гальском, но с первого года обучения был введен англий­ский язык. На 30 апреля 1980 года существовало пятьдесят два детских сада. Работало двадцать шесть центров добро­вольного обучения безграмотных. Помимо этого, в Илья-Дорада и Диамантине были открыты две международные школы, где обучение велось только на английском по про­грамме, принятой в Соединенных Штатах; уровень выпу­скников соответствовал уровню подготовки учеников старших классов в американских школах. Жалованье учи­телей в три раза превышало средние бразильские ставки. Обучение было полностью бесплатным. К апрелю 1980 го­да число учеников достигло тридцати девяти тысяч.
Жители городов и более или менее крупных центров покупали все необходимое в супермаркетах. Человек, со­стоящий на службе в какой-нибудь из ста одиннадцати компаний, официально владеющих территорией, автома­тически получал карточку покупателя, предоставлявшую ему право приобретать в этих супермаркетах товары по цене, лишь на десять процентов превышающей себестои­мость. В 1980 году торговая сеть продолжала расширяться, в лесных деревнях стали появляться магазины такого же типа, но поменьше размером.
В каждом городе имелись свои почтовые отделения, банк, экуменическая церковь, библиотека, по меньшей мере два кинотеатра, гостиница (довольно небольшая и только с 1975 года, так как приезжих было мало, их редко допускали сюда), полицейский участок. К 1970 году телефонную сеть внутри королевства уже наладили, но связаться с внешним миром было нелегко; существовало только несколько линий, соединяющих с Беленом, Манасом или Рио. Положение значительно улучшилось, когда был проложен первый кабель до Джорджтауна, столицы бывшей английской колонии Гайаны, затем второй — Парамарибо (Суринам). В 1976 году договор, заключенный с бразильской компанией «Эмбрател», в значительной мере восполнил пробел.
Транспорт в основном был общественным, но с некоторыми исключениями, о которых позаботилась служба удивительной Марни Оукс. Ею была создана довольно любопытная система челночного транспортного обслуживания: тот, кому нужно куда-то поехать, должен был повесить двери или в том месте, где он находился, флажок опреде­ленного цвета. Зеленый — для поездки в супермаркет, желтый — в центр города (на почту, в банк, библиотеку и т.д.), синий — на спортплощадку; клетчатый флажок означал, что нужно произвести какой-то ремонт… вплоть да того, что вывешивали черный флажок, предполагающий заказ на одежду: если клиент отправлялся в церковь… или на кладбище. Постоянно кружившие по городу микроавтобусы отвозили пассажира бесплатно.
Местным peoes [Peoes — батраки в Южной Америке.] начисляли жалованье, равное средней бразильской зарплате, плюс сорок процентов. Инженеры получали в 1980 году примерно три тысячи долларов в ме­сяц. Установленная плата за жилье в среднем равнялась одному доллару пятидесяти центам, но немного менялась в зависимости от категории дома. Рестораны были откры­ты для всех владельцев карточек независимо от социаль­ного положения. Отличался только тариф: шесть долларов в месяц для peoes, шестьдесят для служащих — плата за трехразовое питание.
При крайне незначительном количестве личных авто­мобилей число машин общественного пользования было значительным. Маршруты охватывали пять тысяч четыре­ста километров дорог, пригодных для проезда в любое вре­мя года, и девять тысяч километров — труднопроходимых. По ходу трасс было построено семнадцать тысяч пятьде­сят мостов и дорожных сооружений.
Досуг: к апрелю 1980 года из ста двадцати пяти бассей­нов, намеченных, по программе, был открыт девяносто один. Теннисные корты, залы для игры в ручной мяч и гимнастики, площадки для занятий легкой атлетикой яв­лялись основными центрами активного отдыха. И, конеч­но, к ним надо добавить волейбольные, баскетбольные и футбольные площадки. В каждой деревне и тем более в го­роде существовала по крайней мере одна, а иногда и не­сколько команд по этим трем видам спорта.
В королевстве были представлены тридцать девять на­циональностей. Преобладали — и значительно — бразиль­цы, а среди иностранных колоний самой многочисленной была американская, из США. По утверждению Сеттиньяза, число его соотечественников приближалось к девяти тысячам шестистам человек.
Две телевизионные станции работали круглосуточно, одна — на португальском, другая — на английском, к ним следует добавить четыре радиостанции. Две ежедневные и одна еженедельная газеты выходили с июня 1968 года по апрель 1980-го.
Вплоть до 5 мая 1980 года отношение бразильского, ве­несуэльского и колумбийского правительств к королевству характеризовалось полным отсутствием какой бы то ни было реакции.