Глава 7. Часть 5. Черепаха на деревянной ноге

— Джордж!
— …вечного мира, о котором писал в 1795 году, слово «нации» заменил словом «государства», международное право…
— Джордж. Молчание.
— Я могу говорить так сто сорок три часа подряд, — от­ветил Таррас. — Как минимум.
— Территория, население и правительство.
— У вас есть территория и, судя по всему, население. Сделайте Яуа премьер-министром или президентом, как вам или ему больше понравится. Никто не сможет оспо­рить у него права первого поселенца, если только не обра­тятся к эпохе дрейфа континентов, еще до образования Берингова пролива, к тем временам, когда индейцы Ама­зонки были еще азиатами. Что касается территорий, то вам придется открыть миру, что эти сто одиннадцать ком­паний — части головоломки, придуманной вами одним. В этом и заключается — вы обо всем этом, конечно, подума­ли раньше меня — причина ваших колебаний, ведь при­дется вывести на свет Божий все, что вы создали, Реб, и не только в бассейне Амазонки. Все без исключения. Весь мир тогда узнает — и, клянусь Богом, рухнет от этого за­дницей на землю, — что существует Реб Михаэль Климрод.
Реб повернулся к Таррасу спиной.
— Цена немалая, Реб. Вам придется выйти из тени. Это будет своего рода самоубийство. После стольких и столь­ких лет…
Реб промолчал, не шелохнувшись.
— Самое удивительное, Реб, что я убежден, вы посту­пите именно так, чего бы вам это ни стоило. И не потому, что я заговорил с вами. Я не обольщаюсь ни на секунду от­носительно своего влияния. Как долго идея зрела у вас в голове?
— Годы, — очень спокойно ответил Реб. — В каком-то смысле.
И он встал прямо напротив Тарраса:
— Вы действительно хотите взять на себя это дело?
— Ничего в мире я так горячо не желаю, — ответил Джордж Таррас чуть ли не с отчаянной решимостью и тут же добавил: — И это вовсе не связано с тем, что я остался один. Реб, я хочу заняться этим, потому что искренне верю и отдаю себе отчет в том, что справлюсь лучше друг Я вас немного знаю…
— Довольно хорошо знаете, — вставил Реб с улыбкой. — Но где доказательство?.
— Могу его представить, Реб. Я уже подобрал кое-какие фамилии. Пять или шесть. По крайней мере на первое время. С условием, что группа возрастет в дальнейшем, когда мы выдавим из наших мозгов все, что можно, и не высушим их до конца. Никаких архивариусов нам не надо. Я знаю одну замечательную женщину, которая сможет организовать команду. Мы отберем все, что имеет отношение к международному праву, и тщательно проработаем. Реб, с начала времен в мире нет ни одного законного госу­дарства. Такого не существует, законность — это надувательство. Ubi societas, ibi jus: где существует общество, рождается право. Враки! Слова! Мы, юристы, в таких случаях рисуем разноцветную пустоту, заявляя при этом, что возводим стены. А люди делают вид, что верят нам, хотя мы, подобно д’Агессо, подпеваем королям. Посмотрите, вот там, на уровне вашего левого плеча, стоит Холл. Откройте и прочтите, кажется, это на 127-й странице: «Государство может обрести территорию путем одностороннего акта и по своей собственной инициативе, путем оккупации, вследствие прекращения платежей другим государством или по договору дарения с общиной или частным лицом, а также в связи с истечением срока давности или расширением владения, связанного с процессами в природе…»
Я цитирую по памяти. Вы слышите, Реб: односторонний акт по собственной инициативе… Это нечто иное, как опи­сание грабежа, завоевания посредством насилия, хище­ния. Законность, суверенитет и чудовищный фарс священ­ного права — целая гамма цветов для того, чтобы приукрасить войну, закабаление, договоры, которые навя­зывают или принимают во имя равновесия между двумя одинаково пугливыми и измученными противниками. Бельгия возникла в результате неистовой вражды между Францией и Великобританией, так как обе эти страны по очереди подвергались нашествию завоевателей. Африкан­ские страны представляют собой разделенные черт знает как территории, где совпадения национального флага с эт­ническим составом коренного населения бывают только случайными, что уж говорить о Южной, Центральной и даже Северной Америке: ну что бы произошло, если бы ис­панцы, захватившие Мексику, не получили в Аламо взбучку от англичан, завоевателей нынешних Соединен­ных Штатов? А что такое СССР, как не Российская импе­рия, империя тех русских, что живут между Прибалтикой и Украиной, а лапы протянули до японских, монгольских, афганских, китайских земель и так далее, не говоря уж о казаках, которых они за последние тридцать лет так весе­ло истребили, о смуглых кубинцах, которых используют как наемников, или сенегальских пехотинцах? Где оно, священное право турок, степных завоевателей Централь­ной Азии, решавших, кстати, проблему армян почти тем же способом, каким мы решали проблему наших индей­цев? После какого срока оккупации завоеватель становит­ся коренным жителем? Я встречал в Мексике, Алжире, Вьетнаме людей, возмущавшихся тем, что их колонизова­ли, но Гонзалес из Мексики был прямым потомком своих предков из Кастилии и Арагоны, Мохаммед из Тизи-Узу пришел из Аравии, чтобы при помощи палочных ударов обратить в свою веру появившихся здесь до него берберов, происходивших то ли от вестготов, то ли Аллах знает от кого, а Нгуен Такой-то в дельте Меконга весело прошелся по животам чамов и прочих кхмеров, прежних жителей этих мест. Перечислять можно бесконечно. Священное право! Мне смешно до колик. Можно, привести миллиард примеров.
— Уже хватит, полна коробочка, — сказал по-француз­ски Реб Климрод.
— Реб, никакой научной теории нет и не будет, нет ни­ каких правил.
— Все сказали?
— Все, но миллиард вещей еще не сказано; ваше дело можно защищать, Реб. Если только будет найдена трибуна и вы сделаете харакири или по крайней мере принесете в жертву свое абсолютное инкогнито, которое стала вашей второй натурой. Реб!
— Да.
— Можете вы изготовить одну или несколько атомных бомб?
— Да.
— У вас действительно есть такая возможность?
— Да.
— Вы думали об этом?
— Я этого, конечно, не сделаю, но думал. Это было что-то вроде интеллектуальной игры, чисто умозрительное по­строение.
— Есть другое решение, вы его, разумеется, знаете. Объявите войну Бразилии, Колумбии и Венесуэле; сде­лайте так, чтобы двум нынешним крестным отцам миро­вой мафии — я имею в виду Соединенные Штаты и СССР — это было выгодно и чтобы они не бряцали оружи­ем и…
— Новая Катанга.
— Сравнение вовсе не в вашу пользу. Так называемые жители Катанги защищали свои колониальные завоева­ния, а вы создали страну из ничего. Кроме того, вы похит­рее тех, кто придумал Чомбе. Но вы такого не сделаете. Именно этого я и боялся, — сказал Таррас с обычной своей иронией. — Жаль: ничего нет лучше хорошей вой­ны, красивой резни или кровавой бани для основания но­вого «юридически» неоспоримого государства — обратите внимание на кавычки.
Он увидел, что Реб складывает сумку и собирается ухо­дить. Но неизбежность его ухода нисколько не огорчила Тарраса, тогда как накануне просто убила бы, еще острее дав почувствовать полное одиночество. «Он скажет мне «да», он уже сказал «да», и я развяжу эту битву…»
— Вы, разумеется, прекрасно знаете, — сказал Реб ти­хим голосом, — какое досье я жду от вас.
— О свободе предпринимательства и творчества, о при­оритете интересов личности над государственными инте­ресами, о непригодности всех современных систем, всех без исключения, о необходимости проведения нового экс­перимента, который может послужить моделью, о разоб­лачении всех циничных теорий, то есть «измов», ибо в этом мире на двести стран или около того не найдется и двадцати более или менее свободных. Но нельзя быть «более или менее» свободным, так же как женщина не бывает «немножечко беременной». Что еще, Реб?
— Пока все.
Климрод направился к двери. И Таррас знал, что где-то там, невидимо, но неизменно стоит и ждет его Диего Хаас.
— Я немедленно приступаю к работе, — сказал Таррас. — Нет, не говорите о деньгах, пожалуйста. За эти го­ды вы мне дали столько, что я могу нанять шестьсот луч­ших юристов. Мой банкир думает, что я торгую наркотиками. А для семинаров я смог бы снять Версаль. Реб! Вы мне не сказали, есть ли у вас шансы быть услы­шанным, когда придет час…
— Ответ известен. Вы его тоже знаете-
— Шансов никаких, — ответил Таррас.
— Абсолютно и бесповоротно никаких. Но разве кто-нибудь когда-нибудь сражался с ветряными мельницами такого размера?
48
— Я был в Куала-Лумпуре в Малайзии, — сказал Элиас Вайцман. — Джордж, я никак не привыкну. Он назначил нам квоту в пять тысяч. А тут и миллиона мало.
— Он всегда так, — поддержал его Таррас.
— Великий судовладелец Ник Петридис на три месяца предоставил три судна в мое распоряжение. Это грандиоз­но и смехотворно. Сиамский залив и Южно-Китайское мо­ре кишат несчастными, спасающимися из дельты Мекон­га, видели бы вы их: на некоторых лодках, к которым мы подъезжали, люди уже умерли от голода, пока блуждали по морю, других убили местные пираты, а ведь мы живем в 1977 году!
— Пираты всегда будут.
— Но мне-то пришлось отбирать этих людей, решать, кого оставить, а кого нет, ведь мы не могли взять больше пяти тысяч человек, — худшей работой мне не приходи­лось заниматься. Несколько раз я пытался связаться с Ребом, чтобы он увеличил квоту. Убедить его так и не уда­лось, но я не могу упрекнуть его в этом. Он необыкновенно богат, это известно, или, во всяком случае, располагает значительными суммами, откуда бы они ни взялись, но нельзя же требовать, чтобы он взял на себя заботу обо всех обездоленных планеты. Не он ли сам и фрахтовал эти суда у грека?
— Ник Петридис — американец. Но я думаю, вы правы. Кстати, побывали вы в Таиланде?
И в Таиланде тоже, ответил Вайцман. Он провел два месяца в лагерях на границе с Камбоджей, там тоже отобрать пять тысяч кхмеров, готовых отправиться на Амазонку.
— Меня даже обвинили в торговле живым товаром; _ при тех немыслимых инструкциях по поводу секретности, которые были даны мне Ребом, я не мог защищаться. К счастью, фонды, которые вы указали, поручились за меня. И миллиардер Данн, магнат прессы и телевидения, встал на мою защиту в госдепартаменте и французском мини­стерстве иностранных дел. Этот Данн имеет какое-то отношение к Ребу?
— Мне это неизвестно, — ответил Таррас, немного сты­дясь своей лжи.
— О Ребе я никому не говорил, будьте спокойны.
— Не думаю, что упоминание этого имени что-нибудь могло изменить.
— Действительно. У Этель — своя теория относительно Реба. Правда, у нее есть теории на все случаи жизни: она считает, что это фигура поважнее, чем кажется, он не просто исполнитель. Этель уверена, что Реб — доверенное лицо гигантского консорциума, объединяющего около двухсот американских и бразильских компаний.
— Я сам довольно мало знаю о Ребе, — сказал Таррас, испытывая все большую неловкость.
Он приехал в Нью-Йорк неделю назад и познакомился с Вайцманом. Тот был представлен ему как президент фон­да, о роли которого в Юго-Восточной Азии бывший со­трудник ЮНИСЕФ ему только что рассказал. Летом 1977 года Джордж Таррас потихоньку начал осуществлять свой проект по созданию группы юристов-международников. Акция проводилась в абсолютной тайне. Он снял две кон­торы на Мэдисон-авеню, якобы для своего фонда и разме­стил там тридцать специалистов; только трое из них знали о конечной цели предприятия — создании нового государ­ства.
Как и просил его Реб, Таррас, преодолев глубокое от­вращение к тропикам, во второй раз приехал в джунгли. Он облетел Амазонку, Негру и Бранку, но лишь вполуха слушал, например, Собеского, излагавшего ему свой но­вый проект строительства гигантской гидростанции, не ус­тупающей аналогичному в заливе Джеймс (Квебек). Таррас был абсолютно равнодушен к технике: максимум, на что он был способен, это заменить электрическую лампочку. Но когда Собеский упомянул о трудностях, с которыми столкнулись адвокаты его компании, он насторожился: бразильский Совет национальной безопасности во всеус­лышание заявлял, что по законам этой страны иностран­ная компания не имела права строить энергетические сооружения в приграничной зоне. Кроме того, запланирован­ная сверхмощная электростанция (количество мегаватт не обсуждалось) подрывала монополию государственной ком­пании «Электробраз». Проблема эта широко обсуждалась в Бразилии, и, несмотря на поддержку, которую оказыва­ли Климроду, и даже близкую перспективу подписания договора, в этих трудностях Таррас увидел предзнаменование того, что рано или поздно Ребу придется вступить в конфликт с бразильским государством, каким бы безраз­личным оно ни выглядело до сих пор.
Он понял также, что время подгоняет его и созданную им группу.
Разговор с Элиасом Вайцманом был необходим для под­готовки их досье. Вайцман, одержимый идеей, способной двигать горы, ездил по миру, собирая по квоте людей, по­грязших в нищете и ужасе. И если Элиас вернулся из Азии, завербовав там южных вьетнамцев и камбоджий­цев, если до этого он побывал с той же целью в Индии, Афганистане, Пакистане и на Филиппинах, то Этель, со своей стороны, ездила по странам Африки, была в Руанде, Эфиопии, Гвинее-Биссау, Уганде, Анголе и Бог знает, скольких других странах, — выбор был, увы, большой, — и также, как ее муж, вытаскивала из мерзкого болота го­нимых, раздавленных и истерзанных африканцев.
Таким образом, абсолютно безо всякой шумихи, благо­даря судам и самолетам Реба земли в бассейне Амазонки, где он собирался создать свое королевство, превращались в гигантское убежище для жителей многих стран.
И поскольку необходимо было холодно оценить ситуа­цию, подойти к ней не эмоционально, а с трезвых и вдум­чивых юридических позиций, упоминание этого факта в досье становилось важнейшим аргументом, ибо страна, создание которой требовалось узаконить, была единственным местом в мире, где еще все различия рас, культур, всякая вражда стирались, как только люди поселялись здесь. Разумеется, это была мечта, но иногда он верил в нее.
— Вы знакомы с Этель? — спросил Элиас Вайцман. Не знаю, как и кому сказать об этом, но мы с женой покоены, у нас возникло предположение…
— Что? — перебил его Таррас, сразу поняв, что скал его собеседник, и почувствовав, как ему это неприятно.
— Мы задумались, — помявшись продолжал Вайцман, — не используют ли нас, а главное, тех людей, которых мы отбираем и посылаем на Амазонку, в качестве, аргумента… — И он застенчиво улыбнулся. — Извините меня, но опыт подсказывает нам, что щедрость редко бывает бескорыстной. А в данном случае она настолько велика, что невольно возникают вопросы.
— Вы делились вашими сомнениями с Дэвидом Сеттиньязом?
— Пять месяцев назад, перед отъездом в Азию, Этель присутствовала при разговоре.
— И что он ответил?
Вайцман на этот раз довольно весело улыбнулся:
— Я всегда считал Дэвида Сеттиньяза самым прямым человеком из всех, кого знаю… Кстати, заметили ли вы, что часто людей, не страдающих агрессивностью, принимают за дураков? Джордж, Дэвид позволил нам высказаться до конца. Затем вскипел. То есть поднял брови, встал и прошелся по кабинету. Затем сел и сказал, что наши опасения необоснованны ни с какой стороны, и поклялся в этом.
— И вы ждете, чтобы я тоже подтвердил его слова, — спросил Таррас, зная заранее: что бы он ни сказал, этого будет недостаточно.
— Джордж, мы с Этель возглавляем полусекретную организацию, которая в течение нескольких лет направила в Илья-Дурада, Вердинью, Диамантину и другие населен­ные пункты более ста пятидесяти тысяч мужчин, женщин и детей из всех уголков мира. И каждый год мы отбираем по двадцать пять — тридцать тысяч новых переселенцев. Сейчас 1977 год, и через три года на нашей территории будет уже намного больше трехсот тысяч человек, которые так или иначе будут зависеть от тех ста и скольких-то там еще компаний, что совместно управляют… — как бы это назвать? — упомянутой зоной. Здешние компании дейст­вуют в совершенно удивительном согласии, даже гармо­нии, а это доказывает, что их деятельность подчинена ка­кому-то общему скоординированному плану. Имеющему определенную цель… Нет, подождите, позвольте мне за­кончить… Сначала мы с Этель думали, что дело тут в по­иске дешевой рабочей силы. Но тогда все это лишено смысла: вполне можно было черпать ее в .безграничном бразильском резервуаре, где десятки миллионов людей ищут хорошую или хотя бы сносную работу. К тому же мы убедились, что людям, которых нам было поручено отби­рать, по прибытии оказывают великолепный прием: их обеспечивают жильем, работой, условиями для культур­ного отдыха. В каком-то смысле они попадают в Землю обетованную.
— Слишком красиво, чтобы быть правдой.
— Но это так. Джордж, складывается впечатление, что какой-то человек, а скорее, группа лиц, так как трудно представить, что кто-то обладает достаточными финансо­выми и даже интеллектуальными возможностями, чтобы задумать подобный грандиозный план, — так вот, кажет­ся, что они пытаются создать государство. И, поселив в нем беженцев, поставить Бразилию и мировую обществен­ность перед свершившимся фактом; при этом беженцы окажутся своего рода заложниками… Между прочим, речь идет не только о Бразилии: некоторые компании, с кото­рыми мы имеем дело, владеют землями в Колумбии, Вене­суэле, Гвиане, Суринаме и Гайане. Но это не все: мы обна­ружили, что наши переселенцы не получают никаких документов, кроме зеленой рабочей карточки, которая предоставляет им право пользоваться льготами на этих территориях. И больше ничего. Ни паспорта, ни удостове­рения личности. Вы понимаете, что это значит: с точки зрения бразильских, венесуэльских, колумбийских и гви­анских властей, наши люди — скрытые иммигранты.
— Израиль так же создавался.
— Моя фамилия Вайцман, и я знаю, как возник Изра­иль. Но неофициальные иммигранты, поселившиеся в Из­раиле, были израэлитами, их объединяла религия, не говоря уж о языке, тысячелетних традициях и общей великой идее. У наших же переселенцев только одна черта — их прогнали с родной земли.
— Это уже немало.
— Джордж, к нам с Этель приходили американские, бразильские и даже французские журналисты. Они что-то разнюхали. Задавали вопросы, от которых мы всячески старались уйти. Ведь мы обещали Ребу молчать. Но поручусь, что это продлится долго. Дело обретает слишком грандиозный размах. Нет, вы только послушайте: один из моих помощников, датчанин по имени Нильсен, находится сейчас в Бейруте и собирается ехать в Ливан Сирию; там он занимается тем же, что делал я в Южно Вьетнаме и Камбодже, а именно — отбирает пять тысяч палестинцев, ни больше ни меньше. Вы представляет какой эффект произведет газетная публикация с заголовком: Американский еврей переправляет пять тысяч палестинцев в джунгли Амазонки? Что вы на это скажете?
— Сначала надо доказать, что между вами и Нильсеном есть какая-то связь.
— Я выполнил все инструкции беспощадной Map Оукс: в принципе тайна будет сохранена. Но помилуйте, Джордж, мы же вынуждены вести себя как шпионы. Нас финансирует двадцать один фонд, сорок судоходных компаний предоставляют свои суда, авиационные компании отдают самолеты в наше распоряжение, фирмы Сингапу­ра, Гонконга, Бангкока, Либерии, Кайманов, Ба островов и даже Лихтенштейна помогают нам в нужный момент; а сети отелей, принимающих нас, а банки, немедленно предоставляющие кредиты? Все это слишком грандиозно… Почему такие разные люди, как богатейший китаец из Гонконга, Роджер Данн, ливанец Несим Шахадзе и братья Петридисы — они, наверное, богаче самого Ниархоса, — почему бывший французской министр Субиз, швейцарские банкиры из Цюриха, аргентинский милли­ардер Рохас и другие, кого я не назвал, так самоотверженно помогают нам, поразительно координируя свои дейст­вия? Что за международный заговор они готовят? Поверить трудно, но когда я три недели назад был в Ха­ное, со мной пожелал встретиться дипломат из советского посольства. Вьетнамское правительство никак не давало мне разрешения выехать в Сайгон, то есть в город Хошимин, так что бы вы думали?! — этот советский функцио­нер в мгновение ока все уладил. Этель, со своей стороны, сообщает мне, что Дел Хэтэуэй, один возглавляющий семь или восемь горнодобывающих компаний, — личный друг губернатора Калифорнии, которого прочат в президенты Соединенных Штатов. Этель говорит также, что к Хэтэуэю регулярно прилетают самолеты с сенаторами моей страны на борту… — Маленький хрупкий Элиас Вайцман тряхнул головой: — И вы хотите, чтобы мы не задавали себе вопросов?
Таррас размышлял: «Рано или поздно это должно было произойти».
— Значит, Дэвид вас не убедил? — шепотом спросил он.
— Мы ни на секунду не сомневаемся в его честности. Но, возможно, им, как и нами, тоже манипулируют.
— И мною тоже, не так ли? Вайцман явно был очень огорчен.
— Джордж, как ни горько это говорить, но дело зашло слишком далеко. Простого заверения, даже вашего и Дэ­вида, теперь уже недостаточно. Я решил, лучше сам скажу вам об этом, до того, как это сделает Этель. Она порой бы­вает несдержанной в выражениях.
Таррас сосчитал до десяти, чтобы успеть обдумать ре­шение.
— Дайте мне два дня.
— Завтра утром Этель будет в Нью-Йорке. Вчера она звонила мне из Найроби. Не сомневайтесь: моя жена при­будет со сжатыми кулаками, готовая ринуться в бой. Она может взорваться на глазах у журналистов. Однажды Этель дала пощечину генеральному секретарю Организа­ции Объединенных Наций за то, что он стал говорить о деньгах и государственном суверенитете, когда она задала ему вопрос об умирающих детях.
— Два дня, — повторил Таррас. — Можете вы успоко­ить ее до послезавтра?
К телефону подошла холодная, но очень энергичная Марни Оукс, и он попросил:
— Я хотел бы поговорить с ним. Срочно.
— Сейчас скажу, — ответила Марни. — Он свяжется с вами не позднее завтрашнего дня.
— Счет идет на часы.
Короткая пауза. Затем:
— Где вы находитесь?
— В Нью-Йорке, отель Альгонкин.
— Идите на Пятьдесят восьмую улицу. По телефону не называю имени, но вы догадываетесь, о ком я говорю. Дэвид Сеттиньяз.
— Да, — ответил Таррас. — Спасибо.
И он повесил трубку. Несмотря на волнение, вдруг охватившее его, он чувствовал, что происходит нечто очень важное, — Таррасу, этому престарелому мальчишке, было весело. Он отправился пешком на Пятьдесят восьмую улицу. В этот день в кабинете Тарраса случайно оказал человек по имени Лернер, один из Черных Псов. Tapрас подождал в коридоре. Помещение, оборудованное двадцать шесть лет назад, удивительно расширилось и изменилось; кабинеты занимали более двух тысяч квадратных метров. Плюс информационная служба, святая святых этого учреждения, охраняемая лучше, чем Белый дом (сюда никого не допускали); Таррасу было известно одно: здесь, скрытый от постороннего глаза целой батареей замков с шифрами, хранился полный, исчерпывающий список тысячи пятисот или тысячи шестисот компаний Короля. «Возможно, здесь есть и подробнейшее описание моей жизни, вплоть до даты появления зубов мудрости у мла­денца Тарраса». Лернер ушел, не обратив на него внима­ния.
— Я и не знал, что вы в Нью-Йорке, — заметил Дэвид Сеттиньяз, который, судя по всему, был в плохом настрое­нии, что случалось с ним чрезвычайно редко.
Таррас спросил у Реба, следует ли ему сообщать Сеттиньязу о существовании специальной группы на Мэди­сон-авеню. Реб ответил определенно: «Пока, пожалуй, не надо. Я же вам сказал, что еще не принял решения. А зна­чит, и сам не знаю, как будут развиваться события. Так зачем же зря беспокоить его, рассказывая о том, что мо­жет и не произойдет?»
— Я слишком быстро старею в Мэне, — ответил Таррас Сеттиньязу, страдая оттого, что опять, по указанию Реба, ему придется лгать. Да еще кому — Дэвиду!
В этот момент зазвонил телефон. Сеттиньяз снял труб­ку, послушал, явно удивился. Затем положил трубку на рычаг.
— Кажется, Джетро снова начал следить за каждым на­шим шагом, — с горечью сказал он. — Джордж, меня только что предупредили, что через четыре минуты Реб свяжется с нами по радио. Ему нужно поговорить, но толь­ко с вами. И больше ни с кем.
Таррас отчаянно искал, что сказать, но так и не нашел. «Пойдемте», — сказал ему Сеттиньяз. Прямо в кабинете, за самой обычной с виду дверью, запертой специальным ключом, оказался маленький лифт. Таррас и Сеттиньяз вошли в него. Помимо кабинета, лифт мог доставить пас­сажира в два места: в комнату, находившуюся, видимо, в информационном отсеке, двумя этажами ниже, и на са­мый верх, в помещение, похожее на квартиру. Только пу­стую.
— Здесь, — сказал Сеттиньяз.
Он пропустил Тарраса в зал, забитый аппаратурой и яв­но звуконепроницаемый.
— Когда зажжется вот эта красная лампочка, опустите рычаг. Реб будет на связи. Говорите в микрофон. Когда за­кончите разговор, поднимите рычаг. Чтобы выйти отсюда, можете снова воспользоваться лифтом: здесь все закодиро­вано, и вы не попадете никуда, кроме моего кабинета. Но если захотите уйти, не повидавшись со мной, можете вый­ти через дверь на лестничную площадку. Не трудитесь за­крывать ее, она сама закроется, внешние ручки и замки — бутафория. Дверь открывается только изнутри или с по­мощью электронных сигналов, которые, я думаю, вас не интересуют. Я ухожу, потому что он хочет говорить только с вами.
— Дэвид, что-то произошло?
— Осталось семьдесят секунд до начала разговора. Сеттиньяз ушел, лицо его было необычно напряжен­ным.
— Реб?
— Да, Джордж. Я вас слушаю.
«Он, наверное, сидит сейчас в своем огромном вертоле­те где-нибудь в джунглях или высоко над ними», — поду­мал Таррас. И начал излагать содержание беседы с Элиасом Вайцманом, затем подчеркнул, какую опасность представляет собой супруга последнего, вспыльчивая Этель.
Молчание.
— Реб!
— Я слышал, что вы сказали, Джордж, — прозвучал спокойный и далекий, во всех смыслах, голос.
— Хорошо, я займусь Этель и Элиасом.
— Время не терпит.
— Знаю. Спасибо за звонок. Таррас помешкал, затем сказал:
— Что-то неладное происходит и с Дэвидом. Вы что, по­ссорились с ним?
— В некотором роде. К вам это не имеет отношения, Джордж, вы здесь ни при чем. Ни вы, ни то, что вы делае­те. Кстати, вы много успели?
— Дело продвигается.
— Когда вы думаете закончить?
Сердце Джорджа Тарраса совершило опасный двойной прыжок: впервые с июня прошлого года Реб говорил о ра­боте команды с Мэдисон-авеню как о проекте, которому однажды суждено увидеть свет.
— Через несколько месяцев, — ответил Таррас. — Шесть или семь.
— У вас еще есть время. По меньшей мере два года. Вы, конечно, учитываете в своем досье аспект «международно­го убежища» без различия рас, религий и политических убеждений?
— Это и было поводом для моей встречи с Элиасом. Как вы просили меня, я очень внимательно слежу за его и ее работой и за деятельностью их бригад. Это грандиозно, Реб.
Таррас подумал еще и добавил:
— Но я понимаю, что это не может служить оправдани­ем…
Молчание. Затем Реб Климрод произнес ошеломляю­щую фразу, тем более неслыханную, что по ней можно было предположить, что в безупречной памяти Реба обра­зовался непонятный провал:
— В таком случае, — сказал он, — вы знаете о них больше, чем я…
После этого потянулась долгая пауза, хотя ее и запол­нило еле слышное урчание моторов громадины «Сикорского», летевшего на расстоянии восьми тысяч километров. И если бы не красная лампочка, указывающая на то, что связь продолжается, Таррас подумал бы, что она прервана. Но Реб сказал:
— Другая проблема — и я хотел бы, чтобы она нашла отражение в досье, — выживание бассейна Амазонки. Но это касается не только Бразилии и соседних государств. Амазонские джунгли — легкое планеты Земля, Джордж, практически единственное, других не осталось. Пусть часть вашей группы проработает тему в этом направле­нии, будьте добры. Нельзя ли придумать что-нибудь вроде того, что делается с полюсами» здесь уже почти найдены способы международного сотрудничества?
— Но кампанию против бразильцев разворачивать не следует.
— Конечно, нет. Они делают все возможное, никакая другая страна в тех же условиях не сделала бы больше. Поэтому рассмотрите все возможности… для обретения независимости международного плана, в интересах буду­щих поколений. Даже если для этого потребуется возме­стить убытки странам, в силу исторической случайности или колониальной войны оказавшимся официальными — законными в том смысле, как вы это понимаете, — владельцами этих территорий.
— Понимаю, — ответил Таррас.
Нотки усталости в голосе Реба Климрода огорчили его.
Он сказал:
— Вы сказали: «два года».
— Может быть, и немного больше.
— Значит, решение принято, не так ли?
— Почти.
— И вы уже думаете о подходящем моменте?
— Да.
На этот раз Таррас стал выдерживать паузу.
— А вы не хотите, чтобы я занялся чем-нибудь еще? Например, прогнозированием сценария будущего события?
— Это бесполезно. Спасибо, Джордж.
— Но ведь ваш проект должен получить максимальный резонанс.
— Я, кажется, нашел способ достичь этого, — ответил Реб.
49
Сеттиньяз рассказывает:
«В свете того, что произошло потом, я, конечно, был не прав. Но факты таковы: в 1977 и 1978 году мои разногла­сия с Ребом, если можно так выразиться, особенно обост­рились. В январе 1977 года я побывал на Амазонке, за ме­сяц до приезда туда Джорджа Тарраса. Но я долгое время не знал о его поездке, он рассказал мне об этом позже. Тогда я понятия не имел о том, что затевается в доме на Мэдисон-авеню, думал, что Таррас почти совсем отошел от дел. Его имя уже не упоминалось при заключении сде­лок, осуществляемых Ником и Тони Петридисами, и толь­ко иногда мелькало в бумагах, связанных с фондами, ко­торым Роджер Данн или калифорниец Джубл Уинн, сменивший Тудора Ангела, почти целиком перечисляли прибыль своих компаний.
Я, конечно, помню, как ко мне в кабинет явились Этель и Элиас Вайцман. Их вопросы вывели меня из себя. Но не совсем по той причине, которой они объяснили мою вспышку. Они подумали, что я взорвался от возмущения, услышав, что они сомневаются в искренности Реба. (Кста­ти говоря, примерно через пять месяцев супруги снова по­сетили меня и сообщили, что виделись с Ребом и что он «все уладил». Я не задавал им вопросов, но по тому, как они смотрели на меня и на окружающее, понял, что Реб, наверное, все рассказал им обо мне и о моей конторе. Ко­роче, с ними больше не было никаких осложнений, по су­ти, они стали Приближенными Короля, почти настолько же посвященными в тайну Реба, как Таррас и я.)
Да, они действительно не поняли, почему я так рассер­дился, и вовсе не возмущение, а совсем другие, более серь­езные причины вывели меня из себя.
И моя январская поездка в 1977 году, в сущности, была задумана с одной целью — попытаться окончательно про­яснить ситуацию в разговоре с Ребом…»
— Все расчеты у меня с собой. Изъятия капиталов, про­должающиеся многие годы, ставят большинство ваших предприятий на грань катастрофы. Я и мои помощники изворачиваемся как только можем.
— Вы делаете все великолепно со всех точек зрения.
— Я приехал не за похвалами. Три дня назад ко мне приходил Ник. В кассах либерийских и панамских фирм нет ни одного доллара в наличии, фирмы по уши в долгах. То же самое сказал мне на прошлой неделе Роджер Данн. А Уинн все же не такой дока в труднейших калифорний­ских делах. Несим не из тех, кто жалуется, но достаточно проследить за ходом его операций на финансовых рынках, чтобы понять: он на пределе своих возможностей. И если бы не сделки с советскими партнерами и восточными стра­нами, практически ему пришлось бы свернуть свою дея­тельность. То же происходит с Полем Субизом и Сантаной; Франсиско просто в ужасе от той рискованной ситуации, в которую вы его поставили. Даже Хань не ос­тался в стороне, era последняя сделка с китайцами из Пе­кина была полностью убыточной, а так как Хань далеко не идиот, я пришел к выводу, что он действовал по вашему приказу с единственной целью — поскорее добыть дли вас деньги. Я не ошибаюсь?
— Нет.
— И если бы не капиталы, которые поступают к нам от казино, ваши двести с лишним отелей обанкротились бы еще два года назад; вы слишком много выкачивали из них, не давая времени прийти в себя; Этель Кот тоже не кап­ризная барышня, но она лезет из кожи вон и не может по­нять вашей игры. Как бы то ни было, но денег казино в конце концов тоже не будет хватать. Через год и даже раньше ими никак не обойтись. До сих пор вы изымали деньги только в собственных банках, а теперь заключаете кредитные сделки, их уже девятьсот двенадцать, но ведь ни один из наших партнеров не собирается делать нам подарки.
Всего час назад огромный «Сикорский» с Сеттиньязом на борту приземлился на берегу довольно широкой реки с почти черной водой. Шаматари, среди которых Реб выгля­дел великаном, даже не повернули головы в сторону ог­ромной машины. Индейцы были заняты устройством сто­янки, и Сеттиньяз, »которому этот лес внушал физический, почти невыносимый ужас, думал, как же в этом зеленом океане Убалду Роша смог безошибочно оты­скать Климрода.
— Сейчас мы будем обедать, — сказал Реб.
Он буквально прощупывал взглядом лицо и глаза Сеттиньяза.
— Хотите поесть с нами? Но вы не обязаны это делать. Мои друзья не обидятся, если вы предпочтете сандвичи пилотов,
— Что годится для вас, годится и для меня, — ответил Сеттиньяз с бешеной яростью. — И я могу подать в отставку, когда вам будет угодно..
— Мы еще поговорим об этом, Дэвид.
В его голосе прозвучала такая спокойная учтивость, которой можно прийти в отчаяние, в эту минуту особенно. Поэтому Сеттиньяз наблюдал за приготовлениями пищи довольно рассеянно. Индейцы встряхнули несколько деревьев, и сверху попадали гусеницы бабочек, они собрали, их, очистили от волосков, вскрыли ножом или зубами, затем бросили в кипящую воду, с варившимися в ней листь­ями.
— Дэвид, я слишком многого требовал от вас, надеюсь, вы простите меня. В последние годы я действительно не облегчал вам задачу. Давайте решим неотложные дела: примите все меры, чтобы акции «Яуа» были проданы на бирже. Операция должна принести примерно два милли­арда долларов. Эти черви называются тапа. Попробуйте, они сладкие и питательные, вы увидите.,.
От удивления Сеттиньяз чуть не лишился дара речи. Но он довольно быстро взял себя в руки, хотя и подумал: «Ка­кое безумие, я сижу в дебрях дикого леса и разговариваю о миллиардах долларов с голым человеком, угощающим ме­ня гусеницами!»
— Продать что?
— Что хотите, Дэвид. Вы можете объявить о продаже лишь части компаний. Только для того, чтобы сбалансиро­вать счета.
— С «Яуа» связано более трехсот компаний.
— Я могу продиктовать вам их список, — спокойно от­ветил Реб.
Сеттиньяз чувствовал, как в нем нарастает возмуще­ние, а он совсем не привык к столь бурным проявлениям эмоций. Поэтому предпочел отнести вспышку на счет ма­ло привычно