Уроки Ливермора
С самого детства я крайне осторожно следую чужим советам, даже если они кажутся вполне разумными. Моему деду Мартину посчастливилось: в 1900-х годах его принял под свое крыло на Уолл-стрит Джесси Ливермор по прозвищу Вундеркинд. Они частенько спекулировали на пару в левых брокерских конторах на Нью-стрит, после чего нередко направлялись туда, где играла музыка. Не сомневаюсь, что Мартин, потакая фатальной слабости Вундеркинда, представил ему не одно хорошенькое личико и в фирме-родоначальнице Ирвинга Берлина «Уотерсон энд Берлин», где Мартин был финансовым директором.
Ливермор был идолом Мартина. Вундеркинд казался ему таким же чудом, как игрок в шахматы с завязанными глазами или композитор без рояля. Ливермор нередко работал с акциями по одному звуку биржевого телеграфа, не глядя на ленту. При этом он отличался скромностью («Единственное, что можно сделать, если ты ошибся, — исправить ошибку»), гибкостью («Всему свое время») и здравомыслием («Можно сломать рынок по зернышку, но рынок зерна не сломаешь») (Эдвин Лефевр, «Воспоминания биржевого брокера»).
В моменты высших озарений Вундеркинд без колебаний перегрызал глотку. Во время биржевого кризиса 1907 года его беспощадно точная игра вынудила явиться к нему делегацию высших чиновников биржи с просьбой прекратить игру на понижение, поставившую под угрозу само существование рынка. Вундеркинд, как позднее и Сорос, сознавал, что в его собственных интересах дать рынку выжить («Я тоже игрок на рынке»), и великодушно остановился в момент максимального падения рынка.
Предусмотрительность Джесси доходила до того, что он учел не только собственные человеческие слабости, но и позаботился о своей бесконечно преданной жене:
«Полностью выплатив долги, я вложил довольно крупную сумму в аннуитеты
[Аннуитет — определенная денежная сумма, выплачиваемая в счет погашения полученного займа, включая проценты. — Прим. ред.] . Я твердо решил, что если даже окажусь в проигрыше, это не должно отразиться на моей семье. Женившись, я использовал часть своих средств, заключив трастовое соглашение [Трастовое соглашение — обязательство, которое берет на себя банк (трастагент), разумно и с прибылью для владельца управлять доверенными ему средствами, получая за это определенную плату. — Прим. ред.]
на имя жены. Когда родился сын, я сделал то же и для него.
Я сделал это не только из-за того, что боялся потерять деньги на бирже, но и потому, что знал: человек внезапно может лишиться всего, что имеет. Поэтому я обезопасил жену и сына от себя самого.
Многие мои знакомые делали то же, но когда им было необходимо, они уговаривали своих жен дать согласие пользоваться их деньгами и обычно теряли все. В условиях заключенных мной соглашений было зафиксировано, что ни я, ни моя жена не имеем права дотронуться до этих денег. Эти средства защищены от меня и моей жены: защищены от моей игры на бирже и даже от любящей жены, всегда готовой к самопожертвованию. Я не хочу рисковать» (Эдвин Лефевр, «Воспоминания биржевого брокера»).
Правила Ливермора верны для всех времен. Я свел их в таблицу 1.1. Это — квинтэссенция золотых советов из столь популярных сегодня книг, составленных кудесниками фондового рынка. Сейчас фонды, руководимые лучшими из этих кудесников, доступны любому. К сожалению, чтобы оставаться на плаву, необходимо знать и кое-что из новых трюков.
Воспоминания Мартина о гениальности Вундеркинда хороши всем, кроме одного: Мартин забыл упомянуть о том существенном факте, что Джесси становился банкротом по меньшей мере три раза еще до краха 1929 года. Последний раз он рискнул всем, что имел, в начале 30-х годов и потерял все. В течение десяти лет после этого он бродил вокруг Уолл-стрит, не теряя надежды собрать капитал еще для одной игры. Вконец отчаявшись, он попытался заработать, написав книгу советов. Когда и это не помогло, он окончательно сдался, написал прощальное письмо на восьми страницах в комнате отеля «Шерри-Незерленд» и снес себе полчерепа выстрелом в гардеробной.
Я всегда с некоторым скептицизмом принимал любые советы, сентенции и откровения об Уолл-стрит. Лучший способ определить правдоподобность гипотез вроде теорий Лоэба и Роджерса о брокерских конторах — подвергнуть их количественному анализу и тщательной проверке.
Первое, что я сделал для проверки теории о прибылях брокерских контор, — это собрал цены по «Меррилл Линч», крупнейшей брокерской конторе в Соединенных Штатах, за каждый месяц, начиная с 1972 года, когда она впервые появилась на Нью-йоркской фондовой бирже, и по конец 1995 года. Затем я рассчитал ежемесячную и годовую прибыль этой фирмы и сравнил ее с индексом «Стэндард энд Пуэрс 500» («С&П 500»)
[ «Стэндард энд Пуэрс 500» («С&П 500») — индекс 500 самых высококотирующихся акций Нью-йоркской биржи. — Прим. ред.].
Например, в 1995 году «Меррилл Линч» выросла с 35,75 до 51 — прибыль в 43%. «С&П 500» вырос в 1995 году с 459 до 615 — прибыль в 34 процента. Таким образом, «Меррилл Линч» демонстрирует разницу в прибыли в 9%. Если теория Лоэба верна, подобная разница в прибыли указывает на обратную тенденцию для развития «С&П 500».
Корреляция между разницей в прибыли «Меррилл Линч» за месяц и прибылью «С&П 500» в последующие месяцы составляет +0,05 в течение семи последующих месяцев. Когда у «Меррилл Линч» дела идут хорошо, то и «С&П 500», как правило, имеет лучшие показатели, а когда дела у «Меррилл Линч» идут плохо, у «С&П 500» они еще хуже. После десяти крупнейших подъемов прибыли у «Меррилл Линч» в течение следующих шести месяцев «С&П 500» в среднем вырастает на 3%. После десяти крупнейших спадов прибыли у «Меррилл Линч» в течение следующих шести месяцев «С&П 500» в среднем снижается на 4%. Так что, увы, гипотеза обратного влияния прибылей брокерских контор не подтверждается, хотя бы в той мере, в какой «Меррилл Линч» представляет брокерские конторы.
Впрочем, один интересный результат все же налицо. Годовой избыток прибыли «Меррилл Линч» и изменение «С&П 500» на следующий год обнаруживают корреляцию в -0,3. Для пяти разных лет избыток прибыли «Меррилл Линч» составлял 30% и более. Ежегодно в течение трех лет из этих пяти индекс «С&П 500» снижался. Вероятность снижения в данных случаях составила 3:2. Сравните это с 2:15 для всех других лет. Вероятность 11:1 заставляет предположить, что прибыль брокерских контор может служить предвестником ее будущего годового снижения. График этого отношения приведен на рис. 1.1.
Рис 1.1. Избыток прибыли «Меррилл Линч» относительно прибыли «С&П 500» на следующий год. 1972-1995
Правила Джесси Ливермора
[ (Цит. по: Edwin Lefevre, Reminiscences of a Stock Operator (Эдвин Лефевр. Воспоминания биржевого брокера). New York: John Wiley & Sons, 1994. Воспроизведено с разрешения Expert Trading, Co.)]
О важности избирательности при спекуляциях
Всему свое время, но я этого не понимал. Именно это погубило очень многих на Уолл-стрит, в том числе и людей, которых трудно причислить к желторотым новичкам. Дураки бывают обычные, которые все делают невпопад, и бывают дураки от Уолл-стрит, которые считают, что торговать нужно постоянно. Не существует разумных причин для того, чтобы каждый день продавать и покупать акции, и никто не обладает достаточными знаниями, чтобы при этом играть осмысленно.
О рынках и о тех, кто на них работает
Единственное, чего никогда не сделает фирма, работающая на фондовом рынке, — это не станет делиться комиссионными. Хозяин скорее простит биржевому брокеру убийство, грабеж и многоженство, чем снижение гонорара за ведение бизнеса меньше чем на священную цифру в восемь процентов. Само существование фондовой биржи зависит от соблюдения этого вечного правила.
Мои отношения с моими брокерами были достаточно дружескими. Их варианты балансов и отчетов не всегда совпадали с моими, отличаясь неизменно в сторону, неблагоприятную для меня. Забавное совпадение? Отнюдь! Я сражался за свои интересы и в итоге побеждал. У них всегда оставалась надежда получить с меня то, что я отобрал. Мою победу они, по-моему, воспринимали как временный заем.
Об ошибках и мудрости
Человек, который не делает ошибок, завладел бы миром за один месяц. Но человек, который не учится на своих ошибках, не владеет ничем.
Конечно, если человек одновременно и умен и удачлив, он не повторит одну и ту же ошибку дважды. Но он может совершить одну из десятков тысяч ошибок, родственных ей. Семья ошибок так велика, что недостатка в глупостях, которые можно совершить, не ощущается никогда.
Ошибку извиняет только возможность нажиться на ней.
О спекулянте и эмоциях
Иногда мне кажется, что биржевые спекуляции — занятие противоестественное. Как правило, спекулянт вынужден идти против собственной природы. Естественные человеческие слабости гарантируют неудачу при спекуляции. Как правило, это либо те свойства, которые делают нас привлекательными для окружающих, либо те наши качества, которых мы остерегаемся при других рискованных предприятиях, где они даже менее опасны, чем при работе с акциями и ценными бумагами.
Главные враги спекулянта всегда осаждают его изнутри. Для человеческой природы характерно испытывать и страх, и надежду. Когда рынок оборачивается против спекулянта, единственное, чего он может ожидать, — это что каждый новый день может стать для него последним. Играть на бирже и быть нормальным человеком совершенно невозможно.
Упражнения с ракеткой
Уж не родился ли я с ракеткой в руке? На самых первых фотографиях видно, что моей любимой игрушкой в колыбели и в коляске была ракетка для пинг-понга. Я сопровождал родителей на игру в теннис, как только научился ползать. Так я познакомился со спортом.
Теннисные корты на Брайтон-Бич на зиму закрывались, но заядлые игроки вроде моих родителей продолжали играть. Теннисную сетку натягивали в пустом гигантском бассейне, защищенном от ветра. Среди энтузиастов тенниса, укрывшихся от ледяного дыхания Атлантики и неутомимо отбивавших мяч всего в 30 метрах от полосы прибоя, были и Арти с Элен.
Сетку натягивали в более мелкой части бассейна, а меня сажали на противоположном, более глубоком краю. Ровно пять минут у меня уходило на то, чтобы вверх по наклонному цементному дну доползти к родителям. За это время они успевали отыграть несколько очков. Каждый раз, когда я добирался до них, меня относили обратно. Не сомневаюсь, что ранний опыт сизифова труда предвосхищал карьеру биржевого спекулянта. После игры мама бросала мне мяч, а отец придерживал в моей руке ракетку. Отбив мяч, он восклицал «Есть!» — и отрабатывал моей рукой удар справа.
Этот мой детский опыт я часто вспоминаю, когда начинаю новый день на бирже. За всю мою карьеру через мои руки прошли сотни миллиардов долларов, таких новых дней в ней было добрых пять тысяч, и ни один из них не принес мне удовлетворения. Когда я делаю деньги, мне всегда хочется дать себе пинка за то, что я был недостаточно агрессивен. В тех случаях, когда я проигрываю, каждый потерянный доллар причиняет мне боль. А такое бывает слишком часто. Ну почему мне не хватило ума вовремя остановиться? Где же отец, который возьмет меня за руку и научит обращаться с рынком, покажет, как определить и провести идеальную сделку?
Упражнения с ракеткой и мячом — подбросить и отбить, — которые начинались на дне бассейна, постепенно перешли на настоящий теннисный корт. Я не изменяю традиции и продолжаю тренировки со своими шестью дочерьми, только спортивный инвентарь у них посовременнее: мини-ракетки в 1/4 из углеволокна. В августе 1995 года, едва избегнув участи быть похороненным заживо в результате внутренних игр ряда правительственных чиновников, я поспешно скрылся в прохладу Вайнэлхевена, штат Мэн, на семейное торжество. Я знал, что для тенниса погода слишком холодная, и не взял с собой ракетку. Но мои дети, как и я, используют любую возможность, и трехлетняя Кайра все равно желала играть. «Папа, я буду отбивать ковшиком», — сказала она. Арти не преминул бы заметить: «Викки, у тебя растет новый чемпион». Но вместо него — и в память о нем — пусть улыбнутся мои читатели.
К шести годам я уже стал слишком сильным партнером для своих ровесников. Чтобы со мной соглашались играть на пять центов, я должен был играть левой рукой или давать фору в 15 очков. Я очень рано научился вставать на ноги после поражений. Но еще важнее — научиться избегать падений.
Уроки мне давал Уитлоу Уайет, ас подачи «Бруклин Доджерс» во времена моей юности. Вот три его правила для лидера (они хороши не только для игроков в бейсбол, теннис и гандбол, но и для спекулянтов):
«Не отвлекайся ни на миг. Иначе не сможешь продолжать выигрывать. Отбивай каждый мяч, как первый. Так вырабатывается внимание.
Второе правило: подавать каждый мяч так, чтобы его было трудно отбить. Это поможет выявить слабые места противника.
Третье, о чем нужно помнить: как бы плохо ни играл твой противник, не позволяй себе расслабиться: он тут же воспользуется этим». (Пол Диксон, «Лучшие афоризмы бейсбола».)
В рабочий день на бирже меня нередко отвлекают, а это способствует потере внимания. Чтобы полностью сосредоточиться на работе, я никогда не отвечаю на телефонные звонки, не делаю перерывов для еды, никого не принимаю. Не подписываю чеков. Тем более никаких налоговых ведомостей и прочей бухгалтерии, которая отнимает так много времени в обычном бизнесе. Когда правил Уайета недостаточно, я напоминаю себе о другом великом бейсболисте моей юности — Теде Уильямсе. Когда Тед Уильямс решил, что суета вокруг его дня рождения, который приходился на август, слишком отвлекает его от точности подачи, он попросту перенес свой день рождения на октябрь. Я не обладаю ни врожденной интуицией, ни природной мудростью некоторых брокеров, я не силен в научном исследовании рынка, зато мне нет равных в умении концентрировать внимание.
На протяжении всей юности я продолжал заниматься теннисом с родителями на самых разных кортах. Один из главнейших факторов — ежедневные упражнения зимой на корте Нептун-авеню, Кони-Айленд Мы приходили с лопатой, разгребали снег и играли в перчатках при минусовой температуре. К сожалению, хорошего теннисиста из меня не вышло. Высшим моим достижением была победа в юношеском (до 18 лет) чемпионате Нью-Йорка в возрасте 11 лет. Сегодня я играю на уровне второго состава игроков сборной среднего американского колледжа. Я знаю и в состоянии оценить все профессиональные приемы, хотя и не владею ими на нужном уровне. Очень унизительно, когда приятели подстраивают мне встречу с профессиональным теннисистом и я неизменно сажусь в лужу. То же ощущение я испытываю, когда приятели приводят ко мне господина, рекламирующего «беспроигрышные» прожекты. Это не для меня.
Навык обращения с ракеткой больше пригодился мне для игры в сквош Здесь мне неслыханно повезло: меня тренировал Джек Барнэби, величайший тренер во всех видах спорта, в которых используется ракетка. Я попал в его руки как раз вовремя, ему не пришлось меня переучивать.
Главной особенностью моих тренировок на протяжении всей моей спортивной карьеры было то, что четыре дня в неделю я играл против себя самого. Во время этих тренировок я отрабатывал какой-нибудь один удар, многократно повторяя его. Все остальные в основном тренировались в процессе игры. Сначала прием удара справа, потом слева. Тот же самый удар от стены. Потом игра против себя самого. Нидерхоффер, удар справа против Нидерхоффера, удар слева. Нидерхоффер в защите против Нидерхоффера в нападении. Теперь вперед, назад, по всему корту. Все, больше не могу. Я вел дневник этих тренировок. Отрывки из него опубликованы (Остин Фрэнсис, «Сквош для умных людей: как работать головой, чтобы выиграть»). Просмотрев этот дневник сейчас, я подсчитал, что эти тренировки составили один матч, который продлился 3500 дней без перерыва.
Тренировки пригодились мне в биржевых спекуляциях. Я был польщен, когда мой партнер Поль Буйе сказал одному потенциальному клиенту, что не знает никого равного мне по умению концентрироваться и трудолюбию.
Образцом в спорте для меня всегда был Рене Лакоста по прозвищу Крокодил. Его замечательная автобиография, написанная вскоре после победы в Уимблдонском турнире в 1928 году, — без сомнения, одна из лучших книг о теннисе. В ней он рассказывает, как однажды провел подачу на главном корте Уимблдона, когда его противник раскланивался, а весь стадион встал. Он не подозревал, что на стадион прибыла королева Мэри и, как велит обычай, зрители поднялись с мест в знак приветствия. Восемнадцать тысяч зрителей увидели, что вошла королева. Лакоста в это время думал только о подаче. (Рене Лакоста, «Лакоста и теннис».)
В чемпионате Франции у Крокодила было большое преимущество. Во время турнира часто моросил дождь, и умные болельщики являлись на трибуны с зонтами. Когда начинался неизбежный дождь, на стадионе возникало движение и слышался шум открываемых зонтов. За это время Лакоста неизменно выигрывал несколько очков. Его противников отвлекал шум, а Рене, полностью сосредоточенный на игре, не замечал его.
Состязательные виды спорта особенно полезны будущим спекулянтам. Весь смысл детства заключается в игре. А игра — это окно во взрослую жизнь. И тот, кто обладает пытливым умом, ведет записи и учится стратегии выигрыша, становится победителем.
Хэнк Шаткин, многолетний владелец клиринговой
[Клиринг — система безналичных расчетов путем зачета взаимны: требований и обязательств. — Прим. ред.]
фирмы при Фондовой бирже Чикаго, на которого в свое время работало свыше сотни брокеров, считает, что лучшая подготовка будущего спекулянта — занятия спортом. Рабочее пространство биржи заполнено бывшими спортсменами-профессионалами. Как минимум восемь членов святая святых Фондовой биржи Чикаго — бывшие профессионалы, игравшие за «Чикаго Кабз» или «Биарз».
Отношения между рынком и профессиональным спортом бывают достаточно сложными. 25 сентября 1995 года член Фондовой биржи Чикаго, все игры которого проходили в зале биржи, отведенном сделкам по облигациям, удалился с работы пораньше, чтобы успеть на решающий бейсбольный матч «Чикаго Кабз». Когда подающий Рэнди Майерс дал маху, он так разгорячился, что выскочил на поле и бросился тузить Рэнди. Продемонстрировав хладнокровие, которого вполне хватило бы для получения места брокера по фьючерсам на Чикагской бирже, Майерс спокойно свалил биржевика на землю, скрутил ему руки, поскольку у него могло быть оружие, подождал, пока подоспели люди в форме, и привел команду к победе со счетом 12-11.
Истинный джентльмен
Спортсмены с Брайтон-Бич гордились своим рабочим происхождением. Они умели играть и знали, что такое труд Гандбол и теннис не случайно были их любимыми видами спорта.
Молочник по утрам всегда развозивший на своей тележке молоко по всей округе, после этого был не в лучше? форме. Вик Гершкович, лучший в одиночной игре, обладал значительным преимуществом: он был пожарником мог тренироваться во время работы, так как в пожарном части был теннисный корт. Моэй Оренштейн, лучший игрок в парном теннисе, тоже имел возможность дополнительных тренировок: ходили слухи, что он разминал ноги, бегая по поручениям нелегальных букмекеров. Арти играл в паре с Битым — строителем, прозванным так за свои руки, и со Слесарем.
Игроки особенно выкладывались, когда на их игру делались ставки. Такая игра редко обходилась без двух-трех драк и замены судьи. К концу игры парни были сплошь в синяках, так как по правилам игроку, который отбивал мяч и блокировал противника, не сходя с места, начислялось дополнительное очко. Единственным способом зашиты было сбить блокирующего собственным телом или мячом. Эти твердые черные мячики с расстояния в два фута врезались в спину со скоростью 100 миль в час. Матчи неизменно растягивались на несколько часов, поскольку игроки всегда затевали споры со зрителями и судьей.
В те времена физическая сила применялась в профессиональном сквоше не реже, чем в гандболе, баскетболе или футболе. Потом кто-то изобрел «английскую систему» — правило начислять очко игроку, который ударил противника мячом. Все тут же принялись от него уворачиваться. Сегодня сквош — джентльменская игра.
Я отнесся к английской системе вполне серьезно. В 1971 году я выигрывал в финальной игре национального чемпионата со счетом 11:3. Мой противник блокировал меня, и я запустил в него мячом.
«При счете 11:3?!» — завопил он.
«Счет 14:0», — парировал я, одарив его взглядом опытного сборщика налогов, старающегося ускорить получение платежей.
То же я испытываю, когда после долгих уверений в незыблемости рынка дилеры выходят из игры. В моем офисе всегда действуют как минимум три прямых телефона с предварительным прослушиванием, так что провинившиеся брокеры не смогут больше продолжать работать со мной. Хотя это не имеет значения для моего сегодняшнего состояния так же, как и для счета в том давнем матче. Главное для меня — соблюдение правил игры и упоение собственным величием.
Только один резко отличался от всех игроков — Арти. Он никогда не засчитывал себе спорный мяч, никогда не спорил, не ставил деньги и всегда благодарил противника за «прекрасную игру». По всеобщему мнению, Арти был воплощением истинного спортсмена.
Однажды, играя в паре с отцом, мы в отчаянной борьбе проиграли матч. Раз за разом он соглашался, что наши прекрасные мячи уходят в «аут», в то время как наши соперники плутовали как могли. Я не выдержал и закричал на него:
«Послушай, ты знаешь, что я поставил на нас с тобой пять центов, а ты их продул со своими дурацкими «аутами»! Ты играешь в паре со мной или с ними?!»
«Остынь. Это всего лишь игра. Если для тебя так важны эти несколько очков, ты не заслуживаешь победы. Всегда решай спор в пользу соперников, и тогда ты увидишь их с лучшей стороны. И чувствовать себя будешь лучше».
Я обожал рассказывать Соросу, каким замечательным человеком был Арти. Однажды я рассказал ему эту историю. Горячая линия связывала два красных телефона, на его столе и на моем. Джордж выслушал меня и что-то пробормотал по-венгерски — я принял это за выражение его уверенности в том, что я пошел в отца.
Через три недели он объявил аудит [Аудит, аудиторская проверка -проверка состояния финансовых документов. — Прим. ред.] всех сделок, которые я когда-либо заключал для него. «Виктор, я полностью тебе доверяю… но именно потому, что мы так близки, я решил сделать это ради наших взаимных интересов. Так как же называлась фирма, в которую ты позвонил, чтобы перевести ту убыточную сделку с твоего счета на мой? Гэри, закончи аудит за неделю и доложи непосредственно в Кюрасао». Позже он перевел мне то, что сказал тогда по-венгерски: «Чем больше он говорит о своей честности, тем быстрее я пересчитываю мелочь в своем кармане».
Вероятно, благодаря такому скептицизму (в том числе и по отношению к себе) Джордж и стал легендой. Один только факт, что я рассказал ему историю, представляющую меня в выгодном свете, уже насторожил его. Должен признаться, что это присуще и мне. Как только человек начинает: «Честно говоря…» или «Со всей откровенностью должен сказать…», я сразу проверяю, на месте ли бумажник, и держу его крепче.
Мне понадобилось много времени, чтобы понять слова отца, и еще больше, чтобы применить их на деле. И в 1966 году я понял, как закрепились во мне его уроки. Это произошло на турнире по сквошу Гэрри Коулса, в утонченной атмосфере шестого этажа гарвардского клуба в Нью-Йорке. Англичане традиционно оживляют все виды деятельности заключением пари. Отдавая им должное (ведь они провозглашали не менее восьми тостов за королеву на банкетах, предшествовавших соревнованиям), организация турнира предусматривала «калькуттский аукцион» на вечернем банкете перед полуфиналом. На «торги» выставлялись все полуфиналисты, и доход делился пополам между вышедшими в финал. Мы с дядей Хауи скинулись и внесли некую сумму за меня.
На следующий день моим противником в матче был Бобби Хезерингтон, священник епископальной церкви из Буффало, один из лучших спортсменов, которых я встречал в жизни. Он занимал второе место в турнирной таблице. Первый гейм я выиграл со счетом 15-9. Дядя Хауи впервые в жизни наблюдал с галерки настоящий сквош. Прикинув шансы на выигрыш, в перерыве он спустился ко мне:
«Вик, что ты делаешь? Из девяти очков восемь были твоими штрафными, и ты сам выкрикивал о них прежде, чем судья открывал рот. Если ты будешь продолжать в том же духе, мы как пить дать продуем калькуттский аукцион».
«Хауи. — сказал я, — так положено поступать при игре в сквош. Это сказал бы и Арти».
Я как сейчас вижу лицо Хауи, на котором отразились смешанные чувства. Совершив попытку вразумить меня и улучшить шансы на выигрыш, он умчался обратно на галерку.
Я стараюсь играть честно в биржевых сделках. Я не даю преференций
[Преференции — различные скидки и льготы. — Прим. ред.]
, какую бы прибыль мне ни обещали. Хочу заметить, что ни особой честностью, ни бесчестностью я не отличаюсь от прочих представителей рода человеческого. Я взял себе за правило поступать с противниками, как учил меня Арти. Забавно, что при этом мне еще не встречался деловой человек, который не считал бы себя честным, включая самых отъявленных мошенников. Не сомневаюсь, что найдутся люди, готовые сказать то же обо мне. В бизнесе далеко не уйдешь, если дашь понять партнерам, какого низкого мнения ты об их честности.
Обуздание характера
Наряду с азартными играми еще одним моим пороком в детстве был взрывной характер. Когда судья начислял штрафное очко, я тут же высказывал ему все, что думал по этому поводу. В паре для меня не было худшего партнера, чем отец, так как с ним постоянно приходилось добывать два очка, чтобы засчитали одно. Все мои убийственные удары он объявлял «китайскими» — очко противнику.
Проиграв первый гейм, когда на кону были деньги, я обругал своего взрослого противника за то, что он не давал мне играть, швырнул ракетку ему в голову, выхватил свою ставку (двадцать пять центов) из шляпы и бросился бежать.
Арти бросился вдогонку. Он изловил меня в классическом месте, под бруклинской висячей мостовой: «Если еще раз увижу, что ты так отвратительно себя ведешь, на берег больше не пойдешь. Вернись и немедленно извинись, пока я тебе не всыпал как следует. Мало того, что ты опозорился, ты еще и сыграл на руку противнику, теперь он будет играть сильнее». С этими словами он провел прямой удар мне в плечо. Он состоял в сборных Бруклинского колледжа по борьбе и по футболу. Прошло 45 лет, а я все еще помню боль того удара.
С тех пор я выигрывал множество матчей благодаря тому, что мой противник, тратя собственные силы, пререкался с судьей.
Спекулянту легче всего переложить вину за собственные ошибки на трейдеров, исполняющих его указания. Особенно соблазнительно сорвать на них гнев, когда терпишь убытки, тем более если их неумелое исполнение указаний усугубило ситуацию. Сколько раз я слышал их бестолковые оправдания, за которыми, я уверен, не скрывается ничего, кроме низости. Но «боль от удара не стихает», и когда я открываю рот, то максимум ругательств, которые я себе позволяю обрушить на какого-то несчастного клерка, звучит примерно так:
«Привет, говорит док Нидерхоффер Хочу только сказать, что английский язык не настолько богат, чтобы выразить словами всю недопустимость вашего поведения по отношению к моему клиенту. Он в ярости и, без сомнения, закроет свой счет и немедленно подаст в суд на меня и моих агентов. Будьте добры предупредить главу вашей клиринговой фирмы и всех посредников, чтобы не удивлялись, если в ближайшие дни получат повестку в суд».
Так как деньги в биржевой игре я теряю часто (разумеется, в результате плохой работы брокеров), мой брат Рой запрограммировал компьютер на произнесение этого послания синтезированным голосом, с соответствующими убийственными интонациями и ритмом. Однажды наш валютный брокер ответил компьютерному синтезатору: «По крайней мере, хорошо услышать это лично от вас, даже если вы всего лишь говорите о наших ошибках».
«Да, вот такой я парень», — напечатал Рой текст для синтезатора.
Помню, как однажды Джек Крамер запустил теннисной ракеткой в судью на чемпионате Калифорнии для возрастной категории до 13 лет. Увидев, что его отец подходит к судье, Джек был счастлив. «Ну наконец-то, — подумал он, — отец решил заступиться за меня».
В следующий момент он услышал голос судьи: «Игра окончена. Победитель Смит, счет 4:6, 4:3, Крамер выбывает». Отец Джека подошел к сыну, переломил ракетку через колено и заявил, что игра в теннис для него прекращается на все лето, а если он еще раз поведет себя так безобразно, то не выступит больше ни в одном турнире. Как-то Джек заметил в разговоре со мной, что этот случай, когда он пререкался с судьей, был последним в его великой спортивной карьере. Я уверен, что полученные Джеком и мной уроки — лучшая подготовка к успешной карьере спекулянта или к любому другому виду деятельности. Они избавили нас от беззастенчивой агрессивности, которую с детства прививают профессиональным атлетам.
Экономия движений
Каждый раз поздним вечером, когда Арти возвращался с дежурства, дома повторялся один и тот же семейный ритуал. Он приносил с собой кофейные пирожные из булочной «Морской бриз» и пинту фирменного бананового мороженого из местной кондитерской.
После пира он садился у моей кровати, и мы беседовали о том, о чем чаще всего разговаривают мальчики с отцами, — о спорте. Арти учил, что для того, чтобы всегда быть лучшим, нужно быть экономным, стремиться к наилучшим результатам при наименьших затратах. «Бери пример с Марта Райзмана», — говорил он мне (недавно мы видели его в игре с Диком Майлсом, на которую делались крупные ставки, в легендарном клубе пинг-понга Лоренса на углу 54-й улицы и Бродвея).
У Марти был универсальный удар. Справа он бил по мячу таким движением, каким шулер кидает карты на стол, ударом слева запускал его вверх свечой. Его удары и слева, и справа были одинаково сильны и идеально сбалансированы. Марти всегда был готов отбить и боковой, и резаный удар. Как-то он провел 50 матчей, ни разу не пропустив резаной подачи. Частенько он играл в защите, отступив на три метра от края стола, особенно против своего неизменного противника Дика Майлса. Точность и контроль силы удара были отличительными чертами Марти. В 1949 году на чемпионате мира по настольному теннису в Стокгольме он завершил четвертьфинальный матч раньше, чем играющие за соседним столом открыли счет (а начинали они одновременно). Произошло это, кстати, на двадцатой минуте.
В теннисе такой же экономичностью движений и точностью отличался Кен Роузвелл. Вероятно, это характерно для всех чемпионов: Фред Астер в танце, Майкл Джордан в баскетболе, Сэм Снид в гольфе, Гэйл Сойерс в футболе, Шугэр Рэй Ленард в боксе. Характеристики этих величайших чемпионов, при всех их различиях, содержат одни и те же слова: «без малейших усилий», «с легкостью», «порхая, словно мотылек», «без напряжения».
Пример панегирика поэзии движения — это описание Джоша Гибсона — вероятно, величайшего бейсболиста в истории,- которое принадлежит Джуди Джонсон, его первому менеджеру:
«Смотреть, как он бьет по мячу, было просто удовольствием Ни малейшего напряжения. Другие приседают, роют землю, пыхтят… Гибсон просто двигался» (Джон Тори, «Настольная книга бейсболиста»).
Как доказательство важности экономии движений отец цитировал стихи Эмили Дикинсон.
«Но она же поэт, папа», — возразил я.
«Да, но любому спортсмену не помешало бы поучиться на ее стихах. Умение экономить средства выразительности создает сильнейший эффект. Поэтому ее поэзия производит на читателя мощное впечатление», — ответил он.
Действительно, на Брайтон-Бич было несколько спортсменов, о которых постоянно говорили, что их движения — это «поэзия». Вик Гершкович никогда не суетился, отражая удар. Он всегда оказывался на месте, и его левый и правый сокрушительные прямые удары позволяли ему бить; с силой 160 км/ч с любого места — в отличие от спортсменов, у которых одна рука сильнее другой. Им поневоле приходилось выбирать какую-то одну сторону, что выглядело не слишком эстетично.
«Вик, твоя главная проблема — это излишняя суетливость. Твоя ракетка делает слишком большую дугу. Драйв ты выполняешь как команду «кругом». В пробежке ты набираешь излишнюю скорость и слишком резко останавливаешься, а ракетку задираешь так, будто отдаешь честь. При подаче слишком высоко подпрыгиваешь, а мячи принимаешь либо над сеткой, либо между ног. Будь спокойней. Не суетись. Старайся сгруппироваться. Брось выкрутасы, сосредоточься на главном. Фиксируй глазами мяч. Ракетка должна следовать за ним».
Я не забываю о своих недостатках, когда играю в сквош. Эхо, отражающееся от стен, доносит до меня шепот галерки. Стоит старому болельщику привести на матч, в котором я играю, новичка, и через несколько секунд я слышу неизбежное: «И это Нидерхоффер?! Он же двигается как слон!»
Свою неуклюжесть я стараюсь компенсировать повышенной предусмотрительностью. При подаче я посылаю мяч как минимум сантиметров на десять выше сетки, в отличие от противников, которые, рискуя потерять очко, предпочитают бить как можно ближе к ней. Так же я действую и в спекуляциях, никогда одновременно не играя на повышение и на понижение.
Однажды мне пришлось услышать и более лестное мнение о себе. Один из старых болельщиков заявил: «Когда я вижу этого увальня Нидерхоффера в игре, вначале кажется, что он неуклюжий, словно жердь. Но он напоминает Хонуса Вагнера — лучшего бейсболиста из тех, кого я видел. Тот мог взять любой мяч. 700 выигрышей и восемь раз первое место по подачам в лиге. Этот малыш тоже рожден для спорта. Только бы характер не подвел. Ему бы поучиться у Вагнера — вот у кого был характер».
Да, я научился контролировать себя — благодаря проигранным матчам в колледже, когда я спорил с судьей и от злости лупил кулаками в стену. Все виды спорта, которыми я занимался, требовали максимальной самоотдачи. Зря растраченная энергия дает противнику преимущество. За исключением нескольких уникальных личностей, встретившихся мне в жизни, — таких, как Марти Хоген в теннисе, Бейб Рут в бейсболе или Джордж Сорос в биржевой игре, — все добивавшиеся успеха в жизни обладали врожденной способностью экономить силы при работе.
