Обжегшись на молоке…
Cейчас я понимаю, что большинство людей поколения Мартина потеряли все в период Великой депрессии, и память об этом навсегда искалечила их. Они не только ошибались в выборе компаний. У них появился психологический барьер, который сказался на состоянии их банковских счетов самым плачевным образом. Если в один из дней 1929 года курс акций рухнул (от 25 до 50%), и это же повторилось в 1931 году, когда падение составило 78%, следовательно, подобное может произойти снова. Но этого не случилось ни разу за последние 65 лет, исключая крах в октябре 1987 года. Стоило акциям Мартина на 10- 15% превысить цену, за которую он их приобрел, как он немедленно продавал их. Он ограничивался незначительной прибылью, боясь потерять все в случае биржевого краха. «Будешь продавать с прибылью, никогда не разоришься», — любил повторять мой дед. Это правило действительно работало в двух третях случаев, но прибыль Мартина поглощалась его убытками, так как он продол-хал держать акции своих старых любимых компаний, которые постепенно разорялись.
Впрочем, его средств еще хватило на то, чтобы купить мне полный лот [Лот (партия, серия) — единица измерения при сделках. Полный лот — партия ценных бумаг, являющаяся единицей сделок на бирже. — Прим. ред.] акций — сто штук — в подарок к моему дню Бар Мицва [Бар Мицва (евр.) — праздник совершеннолетия. — Прим. ред.]. Считалось, что я подаю надежды: из уст в уста передавался рассказ о том, как я угостил обедом всю семью в местном китайском ресторане благодаря удачным спекуляциям на игре в теннис.
Мои первые акции
Мартин мог позволить себе покупку полного лота только таких акций, цена которых была менее доллара за штуку. Он выбрал «Бенгет Майнинг» — самые дешевые акции на Нью-Йоркской фондовой бирже, которые шли по 50 центов за штуку. В то время я не понимал, что, еще не начав играть на бирже, уже потерял 25% на этой инвестиционной операции: мне пришлось заплатить как минимум 6% комиссионных плюс разницу в курсовой стоимости между ценой продажи и покупки — 1/16. В среднем столько и теряется на сделках, которые заключают неопытные спекулянты.
1954 год был типичным послевоенным годом. Индекс Доу вырос на 44% (с 281 до 404), почти половина акций поднялась в цене вдвое и больше. Все акции — «Бенефишл Файнэнсиз», «Бендиксиз», «Бестс», «Бетлехемз» — во всем мире шли вверх, а «Бенгет» еле шевелился. На протяжении четырех лет эти акции стойко росли на 1/2. Наконец чудо свершилось — акции поднялись до доллара. По совету деда я поспешил снять прибыль в 50 долларов. Акции оставались на уровне доллара за штуку еще пару недель после того, как я их продал, и затем неуклонно пошли вверх. Через три года их цена была 30 долларов за штуку.
Маленькие прибыли
На протяжении всей моей карьеры спекулянта я много раз совершал одну и ту же ошибку — погнавшись за прибылью, я продавал акции, не дождавшись, пока они поднимутся до своей оптимальной стоимости. Думаю, что такую ошибку совершали многие. Причина в том, что люди заранее намечают цену, которую считают максимальной. Опытные биржевики имеют более точное представление о колебании цен и вмешиваются, когда цена приближается к оптимальному уровню, готовые переметнуться в противоположный лагерь, поскольку знают соотношение цен, при которых может возникнуть встречное предложение. Такое вмешательство обычно препятствует достижению потолка цен. Но если удается переломить противодействие и цена достигает верхней точки, ждите больших событий.
Я произвел математический анализ неслучайных отклонений от оптимальных цен. Вначале я проанализировал движение цен на сырьевых и фондовых рынках вокруг круглых цифр и нашел, что после прорыва за круглую цифру происходит небольшое падение, а после этого наблюдается явная тенденция к повышению.
Поскольку моя профессия — быть в оппозиции, мне бывает сложно выполнять свои собственные рекомендации. Я часто испытываю искушение продавать сразу же после того, как цена на товар или акции, начав расти, перевалит за круглую цифру. Тогда я напоминаю себе о «Бенгет», и иногда мне удается смирить порыв к быстрой наживе, но, как правило, это случается редко. Типичный пример ошибки: в 1994 году я снял прибыль в 5%, играя на положении индекса Никкей, когда он достиг 18000 после шестимесячной неподвижности Через три дня после продажи он вырос еще на 1000 пунктов. Через две недели — еще на 2000. За последние пять лет я совершал такую ошибку с индексом Никкей четыре раза. Пора бы научиться!
Вкусная жвачка
Продав свои первые акции, я стал обладателем ста долларов и был готов к инвестиции номер два.
Мартин удостоил меня особой чести — взял с собой в зал, где находился биржевой телеграф. Такие залы в Соединенных Штатах сейчас редкость, но они встречаются в некоторых азиатских странах. В слабоосвещенном помещении стояло около двадцати пяти стульев, на которых сидели плохо одетые женщины и мужчины. Они не отрывали взгляда от извивающейся телеграфной ленты. То и дело некоторые выкрикивали: «Сталь! Они готовы принять ее». Мартин объяснил мне, что сталь, цена на которую в Соединенных Штатах доходила тогда до 100 долларов, была одним из лучших вложений, которые можно было продать в любой момент. Стоимость акций в 150 долларов была сильно занижена. Даже если предположить, что компания продаст все свои активы по сниженной цене, стоимость ее акций все равно была бы на 50% выше рыночной. Ведь только одна акция угольных резервов стоила 200 долларов. И все же с того дня сталь никогда не поднималась выше 100 долларов. Она постепенно упала приблизительно до 10 долларов в 1988 году, затем стабилизировалась, стала подниматься и остановилась на 40 долларах.
«Мартин, как насчет крупных акций? Какие из них стоит копить, пока я не окончу колледж?»
«Если судить по качеству товара, известности фабричной марки, четкости управления, я предпочитаю «Западный Союз». Они имеют широко разветвленную курьерскую связь, развитую телеграфную сеть. Приобретать акции этой компании — все равно что печатать деньги. Они вне конкуренции».
Когда-то стоимость акций «Западного Союза» доходила до 60 долларов, а сейчас она упала до 2 долларов, и тенденции к повышению не наблюдается.
«А что касается потребительских товаров, можешь выбрать акции «Таккер Тэффи». Американцам нравятся две вещи — вкусные конфеты и хорошие жвачки». Мартин добавил, что Таккер ежегодно сообщает о своем многомиллионном бюджете и является агентом валютного рынка, на котором размещает более 100 миллионов долларов — что значительно больше, чем в свое время было у «Херши».
Прошли годы, и я стал свидетелем конца бизнеса Таккера. Ветхий барак на Хэмптон-Бич в Нью-Хэмпшире, в котором две девушки вручную заворачивали леденцы и укладывали их в старые банки из-под майонеза, — это все, что у Таккера осталось после того, как он объявил о своем банкротстве.
Трудные времена
Финансовые потрясения тех дней не миновали и дом Артура Нидерхоффера. Когда я достиг подросткового возраста, родители решили посвятить меня в экономическое положение семьи. Они часто объясняли мне, что надеются поправить свое материальное положение к тому времени, когда отцу исполнится шестьдесят. Наш общий долг тогда в пять раз превышал годовой доход и составлял 25 тысяч долларов. Расходы росли, и ожидать улучшения ситуации не приходилось. Необходимо было оплачивать уроки музыки для меня и моей сестры, а в ближайшем будущем предстояло еще вносить ежегодную оплату в 3000 долларов за обучение в колледже. К счастью, моя мама получила работу преподавателя в нью-йоркской государственной средней школе.
В семье деда дела обстояли не лучше. Все ценные бумаги Мартина превратились в ничто. Его спекуляции на фондовом рынке закончились. Остались лишь воспоминания о «сильных мира сего», с которыми он был знаком еще до краха 29-го года. Место деда на рынке занял я.
В поисках удачи
«До свидания, парни, мы идем на прогулку». Однажды, после долгого утреннего сидения за телеграфом, Мартин взял меня с собой на большую прогулку по Уолл-стрит, и я смог увидеть всех ее обитателей в то время, когда они покидали свои дома и разбредались по кварталам, чтобы наскоро перекусить.
Мы шли мимо окованных бронзой дверей Нью-Йоркской фондовой биржи на 11-й Уолл-стрит, мимо многочисленных брокерских фирм с помпезными названиями, большинство которых сейчас забыто. Они или обанкротились, или объединились. На 23-й Уолл-стрит Мартин показал мне «священный храм» — банк Моргана, настолько, величественный, что на его фасаде не требовалось никакой надписи. На стеклянных дверях был виден только позолоченный номер — «23».
Когда мы повернули вниз на Нью-стрит, где Мартин начинал свою деятельность в «баккет-шоп»
[Баккет-шоп (англ. bucket-shop) — биржевая контора, в которой нелегально ведется спекулятивная игра. — Прим. ред.]
, он, опираясь на трость из черного дерева с серебряным набалдашником и ковыляя по булыжной мостовой, кивнул в сторону старинных часов. (Трость не помогла Мартину в биржевых спекуляциях, опыт 1930-х научил его осторожности.)
«Не позволяй модной трости одурачить тебя. Старый Фитци потерял все в 30-е, и сейчас он преследует банк: Моргана, где его шарахнуло при взрыве бомбы в 1920-м. Кто-то оставил бомбу возле здания банка в ручной тележке, и его чуть не убило. В каменной стене до сих пор, осталась выбоина. Фитци никогда не везло после этого, и он, кажется, до сих пор охотится за удачей, которую потерял в тот день вместе с куском своей ноги. Сейчас таких, как он, называют «дохлыми утками». Но в те времена… Старый Фитц был знаменитостью улицы. У него: был блестящий черный кабриолет, роскошный особняк напротив Юнион-сквер, искусно отделанный позолотой и мрамором, и конный завод в Нью-Джерси. Он бороздил залив Лонг-Айленда на яхте, которую держал в Ньюпорте. Но он переиграл сам себя — подозреваю, что это удел всякого, кто торгует в долг. Фитци торговал вдесятеро больше своих возможностей, он мошенничал с акциями. Но затычку вытащили прежде, чем Фитци смог выбраться, и он пошел ко дну. Он даже был вынужден продать свое место на Бирже, чтобы расплатиться с долгами. Ему бы следовало знать, что он находится в, руках беспринципных дельцов. Они всегда выплевывают игроков, которые действуют через их головы, и давят их, как тараканов. Ты должен быть уверен, что с тобой такого не произойдет».
«Но кто же эти «они»?» — удивился я.
«Они»… я скажу тебе, «они» — это те, кого Юнг относит к «коллективному бессознательному» рынка. И знаешь, Викки, они манипулируют не только акциями. Они проделывают то же самое с кукурузой, пшеницей и скотом. Остерегайся скупать товар со спекулятивными целями, когда бы ты ни торговал».
Я вспомнил эти слова, когда в конце 1979 года я держал короткие позиции по серебру, которое стоило 5-50 долларов за унцию. Серебро безостановочно поползло выше 10 долларов, ежедневно превышая лимит, прежде чем я успел выскочить, и меня спасла только длинная позиция по золоту, которым я вовремя захеджировался.
«Магнумы» и «иеровоамы»
Когда мы завернули за угол Нью-йоркской фондовой биржи, Мартин указал мне на особняк на крыше соседнего небоскреба: «Вот здесь жил пакостник Ричард Уитни. Он был президентом фондовой биржи и столпом Уолл-стрит в конце 1920-х — начале 30-х. Его старший брат Джордж был партнером Моргана, а сам Ричард — «брокером Моргана». Он был известен тем, что поддерживал интересы Стрит на протяжении первого срока Рузвельта, когда была сформирована Комиссия по ценным бумагам и биржам и старый Джо Кеннеди был назначен ее первым председателем. Немногие могли сравниться со старым бутлегером Джо — одним из самых безжалостных манипуляторов с акциями, какие только появлялись на свете. Но Ричард смог. Он вел роскошную жизнь и занимал видное место в лучших клубах — таких, как «Послин» в Гарварде и «Никкербоккер» и «Линкс» в Сити.
Помимо особняка в Нью-Йорке у Ричарда было имение в 495 акров в Фар-Хиллз, в Нью-Джерси, где он состоял членом местного комитета и разводил фоксхаундов в Эссекс-Хант. Рассказывали, что только на оплату управляющего, пастухов, конюхов, жокея, садовника и погонщиков у него уходило 1500 долларов ежемесячно. Он держал лошадей, прекрасных эрширских кур и породистых беркширских свиней. Никто не сомневался в том, что он был образцом честности и неподкупности и делал все, чтобы способствовать процветанию Америки.
Но оказалось, что у Ричарда напрочь отсутствовало деловое чутье. Он назанимал миллионы у своего брата, в банке Моргана, и у всех, кто имел глупость дать ему взаймы. Эти деньги он потратил на такие бесполезные акции, как «Американ Коллоид Корпорейшн» и «Дистиллед Ликерс Корпорейшн» — производителей «Джерси Лайтнинг». Он поставил свою карьеру в зависимость от надежды на отмену «сухого закона», уповая на то, что страна начнет потреблять исключительно яблочную водку «Нью-Джерси». На Стрит все понимали, что Джордж Уитни, партнер Моргана, всегда готов выручить своего брата из затруднительного положения. К 1936 году Ричард практически был, единственным покупателем акций «Дистиллед Ликерс», и, так как цена на них продолжала падать, Ричард продолжал занимать деньги и тратил их все больше и больше на выплату процентов. В дикой надежде, что сам сможет удержать рынок, он продолжал скупать акции.
В конце концов пирамида рухнула. Ричард растратил средства Фонда пособий Нью-Йоркской фондовой биржи, управление которым ему было доверено. Фонд пособий был создан, чтобы заботиться о сиротах и вдовах членов биржи. Когда это преступление раскрылось, терпение лопнуло. Друзья, печально покачав головами, сказали, что ничем не могут помочь бедному старине Дику. Он даже не побрезговал средствами нью-йоркского яхт-клуба, казначеем которого являлся.
Когда пришла полиция, Ричард был вынужден объяснять ей стандарты бутылок из-под шампанского. «Джентльмены, — изрекал он снисходительно, будто делая одолжение, — это не двухквартовые и шестиквартовые бутылки Это — «магнумы»
[«Магнум» (фр. magnum) — бутыль объемом 1,6 л. — Прим. ред.] и «иеровоамы» [«Иеровоам» (фр. Jeroboam) — трехлитровая бутылка шампанского- Прим. ред.]»
. Помимо шампанского, полиция описала сорок семь костюмов, двенадцать тростей и четыре красных камзола для охоты на лис. Судья отправил Дика Уитни в Синг-Синг на пять лет, и когда он вышел оттуда, его брат Джордж постарался лично удостовериться, что Ричарда выпроводили в Манчестер, где он стал руководить молочной фермой, а затем работал на фабрике взрывчатых веществ».
«Худу»
«Виктор, ты знаешь, что в одном конце Уолл-стрит находится кладбище, а в другом — река?» — сказал мне Мартин, когда мы приблизились к перекрестку Бродвея и Уолл. Перед нами проступали неясные очертания великолепной, построенной в неоготическом стиле церкви Святой Троицы рядом со столетним кладбищем, где покоились кости Александра Гамильтона. Когда в 1846 году эта церковь была построена, она возвышалась над всем Манхэттеном. В 1697 году приходу была дарована привилегия как части Англиканской церкви, и до сих пор ей принадлежит лучший кусок Уолл-стрит. Это настоящее поместье, подаренное колониям королевой Анной в 1705 году. Пока дед продолжал свой урок, из дверей церкви вышли священники в великолепных облачениях, окруженные своей паствой. Посетив дневную службу и получив отпущение грехов, толпа биржевиков, распахнув массивные, украшенные бронзовым литьем двери, ринулась вперед к солнечному свету, сопровождаемая величественными звуками церковного органа, возвещающего славу Божью.
В этот момент, как часто бывает в подобных случаях, — к моему вящему спасению! — появилась странная незабываемая личность.
Среди роскошно одетой толпы, дефилировавшей мимо нас, около черных железных кладбищенских ворот внезапно возникло настоящее привидение — жуткое, с налитыми кровью глазами, грязное существо в оборванном пальто. Я почувствовал, как Мартин весь напрягся, когда сказал: «Убирайся, Поли, сегодня у меня для тебя ничего нет». Он быстро схватил меня за локоть и направил в сторону от этого страшилища. Тем временем Поли продолжал тащиться за нами, сиплым голосом бормоча, что У него есть сведения о предстоящем слиянии компаний. Отстав от нас, он пытался привязаться к кому-нибудь из прихожан, но так же безуспешно. Прежде чем я успел задать Мартину вопрос, он обернулся ко мне: «Это был Поли, он — «худу»[«Худу» («hoodoo») — амер.: человек или вещь, приносящие несчастье. — Прим. ред.]. Никогда не принимай советов от «худу», Вик, над ними тяготеет проклятие. Поли был преуспевающим брокером. Он работал для лучших фирм, но однажды удача отвернулась от него. Пока Федеральный резервный банк не поднял учетные ставки, делать деньги; было полегче. Как только это произошло, Поли разом пошел ко дну.
Тогда он попытался заняться акциями и связался с новой компьютерной компанией. Расточительность Поли, которой он прославился в 50-х годах на Фондовой бирже, не знала границ. О вечеринках, которые он устраивал в своих апартаментах на Парк-авеню, ходили легенды. Но вскоре ему опять не повезло. Я слышал, что он приобрел для своих клиентов акции «Барроуз» по 90 и удерживал их, пока они не рухнули и ему не пришлось отдавать их по 8. Когда он купил «Техас инструментс» более чем по 200, последний клиент покинул его после того, как акции упали ниже 25. Так Поли перебирался из фирмы в фирму, и в каждой прогорал. Теперь он не у дел и все дни проводит на ступеньках Федерал-Холл, пытаясь выпросить на жизнь у старых знакомых, давая им «сверхценные» советы по биржевым операциям. Запомни мои слова, Вик, если встретишь «худу», то не развешивай уши и не задавай вопросов. Неудача «худу» заразительна».
В одной из моих любимых книг об Уолл-стрит Гарет Гаррет дал классическое определение «худу»:
«Его окутывает аура былого благосостояния. Почти все знают его. Когда-то он был членом Нью-йоркской фондовой биржи, или сыном этого члена, или — лет двадцать назад — «брокером самого великого Гульда». Он очень шустрый, весьма осведомлен и легко одурачит вас, если вы не остережетесь. Он великолепно разбирается во всем, что касается прошлого, но для настоящего и будущего он — источник убийственных советов, за которые пытается выклянчить деньги».
Легендарные Ротшильды никогда бы не имели дела с «худу» — даже если у тех безупречная репутация и в жилах течет голубая кровь. Они осознавали, что такое отношение к подобным людям сродни суеверию, но все же знали, что доверять им нельзя. Ротшильды прекрасно понимали, что неудача может настигнуть их и без помощи «худу»: подобное явление, которое обычно называют «дурной глаз», скорее всего порождается слишком большой жадностью, торопливостью, трусостью, дурным характером или просто нравственной низостью. Поэтому, как и все наиболее удачливые биржевики, Ротшильды предпочитают добиваться всего самостоятельно.
Я обнаружил, что действительно существуют определенные личности, за которыми тянется шлейф несчастий. У нас на все есть готовые объяснения, однако факты свидетельствуют, что кто бы ни связался с ними, он терял деньги и положение. Один из моих главных деловых талантов — это способность вовремя распознавать «худу» и держаться от них подальше в делах и в личной жизни. Мои партнеры приобрели в этом такую же сноровку. Нередко, когда мы находимся в ожидании выгодного предложения после череды неудач, один из моих партнеров предупреждает меня запиской: «ХУ…»
С тех пор как я усвоил урок деда о значении «худу», я предупреждаю об этом многих своих друзей. При этом я обычно добавляю что-нибудь наподобие: «Худуизм» имеет много разновидностей. Мне встречались «худу» не только с напористостью железнодорожного локомотива». Или: «В начале моей карьеры мне повстречался «худу» — крупный мужчина, такой же скучный и бесконечный, как железнодорожный состав».
Мои друзья на мгновение задумываются и говорят: «А ты знаешь, в моем министерстве тоже есть «худу», или: «Я знаю одного такого скупщика акций. Я даже боюсь говорить ему, что покупаю… Просто, на всякий случай». Когда друзья умолкают, я добавляю: «Трудно съесть пирог и не подавиться «худу». За всю свою жизнь я встречал огромное количество «худу» — и находясь на гребне успеха, и когда фортуна отворачивалась от меня. Они попадались мне, когда я совершал рискованные сделки, и в совершенно надежных предприятиях.
Гарвардский клуб «худу»
В 1986 году Джим Лори, мой наставник в бизнесе, peшил познакомить меня с Айвеном Бески. Очевидно, Джим предполагал, что бизнес Бески по торговле акциями хорошо сочетается с будущей коммерческой стратегией, которую я разрабатывал. В это время Бески находился на гребне успеха. Он любил устраивать грандиозные завтраки в Гарвардском клубе в Нью-Йорке, где запрет держать на столе бумаги позволял обсуждать более «серьезные» дела без риска, что случайные цифры помешают глубокому теоретическому анализу этих «насущных проблем». Спокойная атмосфера столовой, ее высокие своды и дубовые панели придавали серьезность и достоинство персонам, которые там собирались. Развешанные по стенам головы оленей ветвистые рога которых соседствовали с портретами rocyдарственных мужей — потомков Гарварда, создавали атмосферу мужественности. Этот зал служил идеальной декорацией для здорового румянца Бески, который являлся следствием частого отдыха на Палм-Бич и ежедневных посещений корта для игры в сквош. Принадлежность Бески к членам Клуба свидетельствовала о том, что он являлся слушателем Гарвардского университета. Для Гарвардского клуба этого было более чем достаточно, чтобы принять его с распростертыми объятиями. Клуб, который всегда был стеснен в средствах, в те дни находился в таком затруднительном положении, что даже признал своим членом еврея — игрока в сквош. Хотя для этого и понадобились значительные усилия моего друга, великого дипломата Чарли Уффорда, который однажды блестящим ударом выиграл у меня в сквош в решающем пятом гейме в полуфинале чемпионата 1965 года.
Бески не удостоил меня аудиенции в Гарвардском клубе. Я был тогда еще не настолько влиятельным, чтобы иметь на это право. Меня пригласили в офис на встречу «за завтраком». Подавали багель
[Дрожжевая булочка с глазурью в форме пончика, часто подается со сливочным сыром и копченым лососем. — Прим. пер.]
на серебряном подносе. Все стены офиса мистера Бески были увешаны его фотографиями: Айвен, произносящий речь на встрече выпускников Гарварда; Айвен, пожимающий руки известным политикам; Айвен, которого несут в кресле двадцать уважаемых членов клуба, которому он оказывал поддержку; Айвен, сидящий за рулем одного из своих «роллс-ройсов». Чопорная выхоленная секретарша в длинной до пола юбке подала мне горячий кофе. За завтраком Айвен позволил себе стакан грейпфрутового сока с бисквитом и, рассуждая о достоинствах умеренной диеты, отметил мои достижения в игре в сквош.
Зазвонил телефон, и когда я услышал что-то вроде: «Мы предложим по 75», я встал, чтобы откланяться. Изысканным жестом Айвен пригласил меня остаться, чтобы я мог наблюдать, как он разрешит сложившуюся ситуацию. Внезапно меня пронзило яркое воспоминание о привидении, которое однажды возникло у меня за спиной в прохладной тени церкви святой Троицы. Я тихо направился к выходу, пока Айвен сдавленным шепотом беседовал со своим коллегой.
Анти-«худу»
Одна из присущих мне характерных черт, которой я больше всего горжусь, — это полное отсутствие качеств, которыми обладают «худу». Мои деловые партнеры становятся миллионерами. Пятеро из моих бывших помощников скоро станут миллиардерами. За исключением нескольких клиентов, которые оставили меня, не дождавшись окончания торгов, никто никогда не терял деньги, работая со мной. Даже если я был неудобен в парной игре, я выигрывал национальные турниры с тремя разными партнерами.
В прежние времена за тем, кого считали анти-«худу», внимательно наблюдали. Люди следовали за ним повсюду и копировали каждое его движение. «Если даже он повяжет галстук на ухо, они сделают то же самое». Во время торгов я не носил галстуков и обуви. «Файненшиал Трейдер» окрестил меня «босоногим трейдером». Когда у всех на чикагской бирже будут дырявые носки, я пойму, что мой «антихудуизм» получил всеобщее признание.
Несчастливые дни
Мартин закончил свое исследование фондового рынка «Вик, существует несколько основных правил спекуляций акциями. Руководствуйся только надежными стандартами Не занимайся самообманом. Получая прибыль, ты никогда не разоришься. Держись подальше от «худу»… и подальше (Я пятниц. Старики до сих пор помнят, как множество людей, потеряв состояние во время «золотой паники», в «черную пятницу» 2 сентября 1869 года выбрасывались из окон. Никогда не покупай акции или облигации в пятницу 13-го».
Я строго следовал этому последнему предписания на протяжении многих лет. Суеверия, хотя бы и моего деда, должны быть проверены. Я изучал «правило пятницы 13-го» в течение семнадцати лет, закончив пятницей 13 сентября 1996 года (табл. 2.3).
Результат оказался поразительным. По пятницам 13-я облигации поднимались в среднем на одну треть. Принимая в расчет изменчивость цен на облигации в течение всех других дней, этот результат далек от среднестатистического. Вероятность подобного события — менее одного раза из тысячи. С акциями происходило то же самое. В пятницу 13 октября 1989 года акции упали на 190 пункте Доу, это было третье самое большое за все времена падение в течение одного дня. Но в отношении всех других двадцати одной пятницы, приходящихся на 13-е числа индекс Доу в среднем составлял +5. Достаточно очевидно, что пятниц 13-го следует остерегаться… «медведям».
Пятницы 13-го имеют особенность проявлять свои великолепные свойства, не сопровождая их барабанным боев За последней пятницей 13-го, обозначенной в таблице следующие придутся на декабрь 1996 июнь 1997-го и а февраль, март и ноябрь 1998 года.
Все уезжают на юг
Однажды, тридцать лет спустя после встречи с «худу», под сенью церкви Святой Троицы, я посетил свою девяностодвухлетнюю бабушку Берди в ее старом доме на Коллинз-авеню в Майами. Самым большим ее желанием был сэндвич с соленой говядиной из знаменитого еврейского магазина Вулфи на перекрестке 9-й стрит и Коллинз-авеню. Я провез ее четыре квартала, и мы вошли в заведение, три четверти клиентов которого тоже прибыли сюда в инвалидных креслах.
Мы с Берди вспомнили о некоторых удачных сделках Мартина на фондовом рынке: «Эйр Ридакшен», «Эллис Чалмерс», «Америкен Кэн». Эти незыблемые ценности XX века достались ей по его завещанию, и, как большинство пожилых людей, оказавшихся в подобной ситуаци
и, она продала те из акций, которые стоили подороже (в течение следующих нескольких лет их цена выросла вчетверо), и сохранила те, что были подешевле (принадлежавшие фирмам, которые в конце концов обанкротились). спросил у Берди, не нужно ли было Вулфи вложить акции в пастраму или в ветчину. Пастрама продается быстро. Пользуясь подобным анализом, можно легко увидеть от каких акций избавляться, а какие следует коллекционировать.
Оценка относительного качества акций повлекла за собой массу псевдонаучных исследований. В 1990-х годах академики, которые обычно являются приверженцами культа бихевиоризма в финансовом анализе и часто получают дотации от Национального научного фонда, теперь ссылаются на подобные исследования, чтобы продемонстрировать, до какой степени остро биржи реагируют на дурные новости. В 1960-х годах исследования такого же рода показали, что покупка относительно устойчивых акций ведет к сверхотдаче. Сегодняшнее повальное увлечение — найти «парные» облигации: продать ту, на которую цена завышена, а купить — на которую цена занижена. Это часто сочетается с покупкой фьючерсов на фондовом рынке. С большой долей уверенности я могу дать один прогноз когда одна из этих двух попыток приносит сверхприбыль, другая тоже стоит того, чтобы ее опробовать. Следовать советам, которые публикуют аналитики из академические кругов, — не так уж дурно, как могло бы показаться. Даже профессор иногда бывает достаточно умен, чтобы понять правильную закономерность.
Я рассказал Берди, что каждый год покупаю своим детям надежные акции, которые они могут приберечь на черный день. В 1992 году я приобрел им акции IBM, с гордостью отметив, что мне удалось купить их по 110, после того как они недавно поднялись до 140. «Сохраните их, — сказал я. — С ними вы не пропадете». Через несколько месяцев акции IBM упали до 52, и мои дети позвонили) чтобы узнать, будет ли от них польза, если они успели упасть втрое после того, как я купил их. Вспомнив совет который дал Мартин своей семье в 1950-е, я смог лишь произнести: «IBM сохраняла свои дивиденды десятилетиями, так что не беспокойтесь». Через две недели собрание акционеров IBM постановило урезать дивиденды на 40%, и акции упали до 46.
Вспоминая биржевые спекуляции Мартина, Берди призналась, что они доставляли ей огромное беспокойство. И хотя моя бабушка гораздо лучше разбиралась в рынке, чем Мартин это признавал, оказалось, что она абсолютно не готова обращаться с небольшим портфелем ценных бумаг, которые достались ей по наследству. Мартин, со своей стороны, разделял общепринятое мнение 1920-х годов, что Уолл-стрит — «не место для женщин, так как они психически неустойчивы. У них нет мужской выдержки, и они не устоят перед превратностями судьбы».
Покинув заведение Вулфи и направляясь к частной лечебнице, мы вновь возвратились к нашим воспоминаниям о Мартине. Берди обернулась и сказала: «Викки, теперь я беспокоюсь о тебе. Когда-нибудь, рано или поздно, рынок прикончит тебя. Я знаю, что ты умеешь работать с фьючерсами, но рынок очень изменчив. Как сейчас обстоят твои дела с акциями?»
Но, прежде чем я успел ответить, лицо ее внезапно побледнело, глаза расширились. «Нет, Поли, у меня нет ни пенни, оставь нас! Вик, поторопись, мне нужно домой, мне нужно срочно позвонить!» Пока мы поспешно удалялись, она продолжала: «Не оглядывайся. Может, он уйдет… Обычно он торчит на углу под электронным табло с биржевой информацией. Раньше я всегда подавала ему, потому что помню его еще со времен Брайтона и тех дней, когда Мартин играл на бирже. Но я заметила, что он живет, пожалуй, лучше меня с моей социальной пенсией и никуда не годными акциями. С тех пор я перестала подавать ему». Я оглянулся и увидел Поли, звенящего монетками в бумажном стаканчике, пытающегося разгладить складки своего спортивного пальто… «Худу» в XX веке — такая же неизбежность, как жара в Майами.
